— Сейчас, сейчас... —
сипел одноногий бомж, делая бестолковые суетливые движения. — Мы это...
немножко посидим... и сейчас уйдем!
— Вы ладно, а он пускай
уходит! Ну, сколько еще повторять?
— Он со мной... мой
товарищ...
— Сказано — только вы!
Или мне швабру в ход пустить?!
И вдруг бомж в тулупе
усмехнулся себе в воротник совсем не по-бомжевски: словно мы встретились не на
чердаке при таких вот обстоятельствах, а где-нибудь в другом месте, где мы с
ним на равных. И даже с перевесом в его сторону. Как будто я пришла к нему о
чем-то просить, что-то предложить, а он ко мне приглядывается, нужна я ему или
нет. Так, к примеру, смотрят на человека перед тем, как нанять его на работу.
От всего этого я сбилась с темпа, но через пару секунд вновь ринулась в бой:
— Смешно, да? Ну и
хорошо, ну и смейтесь, только сперва освободите подъезд! Считаю до трех: раз...
два...
— Какая сердитая
девушка, — изрек наконец этот новый бомж.
Когда работаешь
дворником столько, сколько я, бомжи успевают тебе примелькаться: и на вид, и по
характеру. Ты уже знаешь, кто грубый, а кто покорный, от кого чего ждать.
Например, один из моих знакомых такого рода метал в меня сверху пустые бутылки,
так что мама упрашивала избегать с ним личных контактов. Впоследствии, когда он
появлялся на чердаке, я просто звонила в милицию. Еще про одного говорили, что
у него открытая форма туберкулеза, и опять мама за меня боялась — ведь это я
вытирала плевки бомжей и выбрасывала их окурки.
А этот, в тулупе, был
новеньким. Время от времени такие тоже появлялись на нашем чердаке, но он,
похоже, и вообще в бомжах состоял недавно. Еще не научился ни наглости, ни
приниженности, обычно отличающими бомжей. Он даже стоял не так, не говоря уже о
том, как смотрел и как говорил. Когда у человека наметанный глаз, такие вещи
фиксируются.
— Мы сейчас... Мы через
полчасика уйдем... — продолжал бормотать одноногий.
Но я-то знала, что это
просто слова. На газетке, постеленной там, где чердачная стена делала выступ,
стояла бутылка, рядом лежал обломанный хлеб. Бомжи добыли себе выпивку и
закуску, венчающие их долгий безрадостный день, а вслед за этим для них должна начаться
ночь. Они ждут ночи, чтобы отдохнуть, забыться... Ну до чего же противная мне
досталась участь — рушить такие как будто естественные и справедливые планы! А
не станешь рушить — через несколько дней жильцы подъезда не смогут
передвигаться по лестнице, не спотыкаясь о растянутые на ступеньках живые дурно
пахнущие тела. К тому же расплодившиеся бомжи могут и нападать на жильцов,
почувствовав свою силу. Вот как в средневековой Англии толпы бродяг нападали на
фермы и трактиры, о чем нам когда-то рассказывали в школе.