Домой мне было недалеко
— с четвертого этажа на седьмой. Но, поднимаясь по лестнице, я услышала звуки,
говорящие о том, что на чердаке снова собрались ночевать бомжи. Ох, как это
всегда тяжело — выгонять на улицу бездомных и обездоленных людей, зачастую
грубых, нетрезвых и дурно пахнущих! Но, увы, таковы мои обязанности. Ведь я
отвечаю за двор и за подъезд, а мало ли что эти ночлежники могут сделать? Ладно
напачкают — уберу. А станут ночью курить, да еще спьяну — кто побеспокоится о
пожарной безопасности?
И все-таки одного бомжа
я решила не выгонять — того самого, у которого нет ноги. Вот хоть на куски меня
режьте, не смогу идти против него со шваброй наперевес! Ведь у самой-то меня
руки-ноги целы, так какое я имею право доставлять калеке лишние неприятности?
Пусть, решила я, по этому бомжу проходит в моей совести демаркационная линия.
Его не гоню, а всем остальным — добро пожаловать из подъезда.
Я прошла мимо своего
этажа, поднялась еще выше и, не выходя из-за угла, стала приглядываться, кто на
чердаке. Моему взгляду предстала невысокая фигура в тулупе, еще вполне
приличном, хотя не новом. Скажем прямо, для бомжа это был роскошный тулуп. Но
меня интересовало другое — две у него ноги или полторы. Лампочки на чердаке не
было, приходилось вглядываться. Вдруг объект моего наблюдения, словно
почувствовав взгляд со стороны, шевельнулся и переступил на месте. Ясно — две
ноги! Тогда я нашарила швабру, которую держала тут же в уголке для подобных
случаев. Мне предстояла неприятная процедура, но чем раньше начнешь, тем раньше
кончишь. Труднее всего дается самый первый момент, когда среди тишины и покоя
надо явить себя грозной фурией.
— А ну-ка идите отсюда,
здесь не ночлежный дом! Что у вас там — бутылка, закуска — забирайте все и марш
на улицу! Нам в ДЭЗе велят, чтобы посторонние на чердаках не ошивались!
Выпалив эти первые фразы
своего стандартного набора, я сделала передышку, чтобы можно было проследить
реакцию, а заодно взять дыхание. Тот, кому все это адресовалось, повернул
голову и смотрел теперь на меня с какой-то странной улыбкой — блажной,
наверное. Словно его удивил мой вид, мои слова, моя швабра, нацеленная ему в
живот. А что удивляться — первый раз, что ли? Рядом что-то зашевелилось, и
вскоре с пола не без труда поднялся еще один голубчик. Тут-то швабра в моих
руках дрогнула: это был одноногий. Теперь моя задача еще больше усложнялась —
выгнать одного, не тронув другого.
— Вы ладно уж,
оставайтесь... а вы идите, нечего на меня смотреть! Ну-ка поживей! Я вот сейчас
в милицию позвоню, там по головке не погладят! — кричала я на бомжа, которого
предстояло выдворить на улицу. Поскольку произносить такие монологи приходилось
поневоле, слова и интонации у меня были заимствованные — точно так выгоняла
бомжей пожилая Дуся с соседнего участка.