— У вас русские имена...
— сказала Нюта, чтобы хоть что-то сказать — уж слишком долго она молчала.
— Нет, не русськие, —
потрясла головой Лиля. — На самом деле меня зовут Ли-хва-чжун. А ее —
Ху-чта-ён. Мы приехали из Кореи, — сочла она нужным пояснить.
— А я из Абхазии...
— А я из неблагополучной
семьи, — подскочила на месте Лерка, чикая в воздухе ножницами.
— Вот видишь, Анюта, —
усмехнулся толстомордый Игорь. — У нас тут сборная солянка, с миру по нитке.
Ну, знакомьтесь тут, а я пошел пожрать. Лилька, ты готовила?..
Ли-хва-чжун проворно
выскочила из-за машины и понеслась в кухню, на ходу приговаривая что-то своим
мяукающим голоском. Толстый Игорь потопал вслед.
После их ухода девчонки
продолжали рассматривать Нюту, но ее собственные мысли были от них далеко. Ее
мысли облетали квартиру, гладили стены, вещи, рождали воспоминания. Это большая
комната, а за стеной спальня — наверное, она так и осталась спальней, там спят
девчонки. И для нее поставят раскладушку либо хоть бросят на пол матрас. За
последние два года Нюта привыкла спать на матрасе... Подумать только, сегодня
она будет ночевать в своей собственной спальне, где столько перечувствовано,
столько пересмотрено детских и девичьих снов, столько мечтаний представлено
себе в виде встающих перед глазами картинок!
— А правда, с чего ты
такая худющая? — спросила абхазка Наташа. — Ты действительно сможешь работать?
А то гляди, Игорь с Пашкой нянькаться с тобой не станут! Особенно Пашка...
— Ладно каркать, —
оборвала ее Лерка. — Лучше покажи ей, как кроить.
— Что ж, можно... и мы
заодно посмотрим, какова девица в работе!
Нюта подошла поближе к
столу, заваленному материей.
— Бери ножницы, —
скомандовала Наташа. — Разворачивай ткань. Клади ее на стол, к свету. А теперь
отмеряешь три метра сюда, два метра сюда. И потом режешь...
Рулон материи оказался
жутко тяжелым, линейка — громоздкой и неудобной, на ножницы требовалось с
усилием нажимать. Но в Нюте почти бессознательно сработало внедренное, вбитое,
укоренившееся в ней за последние пять лет: любую работу надо делать, иначе
будет хуже! Как муравей с хвоинкой вдвое толще себя, Нюта покачивалась в
обнимку с рулоном ткани, но довольно быстро и ловко отрезала что надо.
— В самом деле, работа
горит, — со снисходительным одобрением заметила Наташа.
— Супер-пупер! —
подтвердила Лерка.
— Ну так ты сейчас и
начни, мы еще не всю норму нашили...
Из кухни вернулась
Ли-хва-чжун, и все четверо сели за машины. Комната наполнилась ровным
стрекотом. А Нюте пришлось поворачиваться во все стороны, так что скоро ее
прошиб пот: она должна была успевать кроить для четырех машин, не имея ни
секунды отдыха. Даже пот некогда было вытереть: он так и падал со лба крупными
каплями. Но уж к чему — к чему, а к тяжелой работе Нюту приучили — в секте она
и целину вскапывала простой лопатой, и пудовые ящики грузила, и туалеты чистила.
На всем этом она надорвалась так, что уже не рассчитывала долго жить. Но
трудовой навык остался: если нет сил, помнила Нюта, надо делать работу волей,
ринуться на невыполнимое, взять энтузиазмом. Линейка качалась в руках, отмеряя
«три метра сюда, два сюда», а в мыслях Нюты качалось свое: «Хочу умереть в
родном доме...» С таким темпом работы это случится еще скорей, чем она думала.
Только бы упасть сразу, внезапно, раз — и померла! А то ведь ее ни дня не будут
держать здесь лежачую — вон даже из секты вышвырнули на улицу. Надо вкалывать
до упаду, делать все, что велят. Пока руки-ноги двигаются. А там уж над Нютой
никто не будет властен: ни толстый Игорь, ни Пашка, о котором упоминалось, ни
прежние хозяева, из секты... б-р-р, даже дрожь между лопаток прошла, как
вспомнила о них!