— Товарищ Парфенов, —
доложил лейтенант, — все проверили, тараканов вроде как нет! Прикажите
заканчивать?
— Да, проверку завершить
и всем свернуться, — приказал Парфенов.
Он обернулся к тревожно
молчащим работникам заведения:
— Все, — сказал он и
строго оглядел присутствующих, — повезло вам на этот раз, пронесло. Но это не
последняя наша встреча! Вам ясно, господин Пуговкин?
— Пуговицын, —
механически поправил директор и тут же закивал: — Да, да! Конечно. Вся ясно. Вы
приходите, всегда будем рады вас принять по высшему разряду.
— Не нравится мне ваша
живопырка, — с пренебрежением сказал Парфенов, — кухня у вас дрянная, стены
никудышные. В общем, все дрянь! Безвкусица и дешевка! Да и тараканы у вас!
— Но ведь нет тараканов?
— удивился директор.
— Да есть! Есть! —
махнул рукой Парфенов и вышел...
Через тридцать секунд
микроавтобус УАЗик-“буханка” и три легковых автомобиля дружно покинули стоянку
перед фартовым заведением “Ловушка для дяди Володи” и умчались в сторону
города. Процессию замыкали два дорогих японских джипа-амфибии с питерскими
номерами.
Глава 2. Дом без
мезонина
Спрашивали его также
воины: а нам что
делать? И сказал им:
никого не обижайте,
не клевещите, и
довольствуйтесь
своим жалованьем
(Евангелие от Луки,
глава 3, стих 14).
Он плывет в глубину и
темная масса воды безжалостно давит на барабанные перепонки. В голове
разливается звон. Мрак сгущается, и сверток в полуметре под ним едва виден. Но
рука уже почти коснулась его, уже почти ухватила скользкий полиэтилен… Нет… Еще
одна попытка, на этот раз удачная, и вот он, усиленно работая ногами,
поднимается вверх, чувствуя, что воздуха нет, что легкие сдаются, требуя
вздоха... Но уже близко: из тугой водной толщи он стрелой вылетает к небу и
жадно глотает воздух. Потом плывет к берегу и тянет за собой сверток. На траве,
отдышавшись, раскручивает проволоку и начинает разворачивать... Сердце
сжимается от страха... последний край отогнут: перед ним кровавые куски
человеческой плоти и среди них... голова Павла Ивановича Глушкова. Она
улыбается и говорит: “Нет, не умеешь ты, Сережа, делать дела. Как что-то
посерьезней тебе поручишь, обязательно напортачишь! Нет, пора тебя учить!”
Кровавая куча начинает шевелиться, и оттуда медленно выползает рука. Она живо
шевелит всей пятерней, с золотым болтом на безымянном пальце, тянется к нему и
пытается ухватить. Нет, это даже и не рука, это только ее фрагмент,
завершающийся грузным предплечьем... Но от того еще более мерзко и страшно. Он
отодвигается, пытается встать, но не может: сил совсем нет. Рука же ползет,
хватает его и тянет, тянет... А голова Павла Ивановича Глушкова при этом мерзко
смеется...