— В чем? — наморщил лоб
Евгений.
— А вот и не знаешь! —
потер ладошки дед. — Русский патриотизм всегда был неотделим от религиозного
самосознания народа, от веры Православной. Русская земля была для русского
человека землей святой, освященной подвигами мучеников и исповедников,
святителей и преподобных. Русский патриотизм — это “любовь к отеческим гробам”,
как писал Пушкин, защита крестов на белых храмах. Поэтому, когда что-то
угрожало этой святой земле, когда становилось особенно опасно и тяжело, тогда
патриотизм достигал небывалых высот. А их патриотизм направлен на сохранение
возможности жить благополучно, в полном достатке. И, поэтому, чем меньше будет
оставаться возможности сохранить это благополучие и достаток, тем меньше
останется оснований и для их патриотизма. Вот так!
— Но именно у нас теперь
такое неуважение к своей стране, к истории. Почему? — недоуменно спросил Евгений.
— С одной стороны — от
безверия и безбожия; от того-то и исчезло основание любить свое святое, —
твердо сказал старичок. — С другой стороны — от безумного желания жить, как
они. Но отсутствие достатка и изобилия делают это невозможным — вот тебе и
неуважение, вот тебе и нелюбовь! Ведь хочется жить именно так! Как они! Не как
наши отцы, деды, прадеды, а как чужие “они”. Не получится!
— Что не получится? — не
понял внук.
— У каждого народа своя
планида! — загадочно пожал плечами дед. — Наша планида — до конца оставаться
третьим Римом, потому что четвертому не бывать…
Не известно, что ответил
бы ему внук, только в этот момент прямо у их скамейки оказался нетрезвый
молодой мужчина очень даже устрашающей наружности. Был он высокий, мощного
телосложения, с перебитым носом и короткой стрижкой, принятой среди
криминальной части населения. Дополнительным подтверждением этому служил
выставленный, безусловно, на показ в вольно распахнутом вороте рубахи массивный
золотой крест на золотой же толстенной цепи.
Незнакомец беспардонно
громко икнул и присел на свободное место в полуметре от Евгения. Оба — и дед, и
внук — настороженно посмотрели на соседа, а тот, кажется и не замечая их, еще
раз икнул и потянулся за сигаретой. Закурил. Ветерок тут же окутал дымком
притихших некурящих родственников. От их философского умонастроения не осталось
и следа. Они молчали, но почему-то не решались встать и уйти. А сосед не спеша
докурил сигарету, перемежая затяжки с иканием; выкинул окурок на дорожку;
смачно высморкался прямо себе под ноги и, закряхтев, попробовал подняться.
Вышло, однако, не сразу. Сначала, привстав, он покачнулся и едва не рухнул на
колени растерянного Евгения, которого, похоже, наконец-то заметил, потому как
угрожающе рявкнул: “Ну, ты…”. Потом все же кое-как выровнялся, встал и, не
извинившись, пошел себе прочь.