Он назвал Борисычу
номер, который тот аккуратно записал в маленький свой блокнотик.
— Пусть позвонят,
скажут, что от Айболита и назовут тот телефон, который сам Айболит давал мне в
Крестах — он знает, о чем речь. Это будет пароль. Как только назовут — узнают,
где бумаги.
— Пойдет, — сразу
согласился Борисыч и еще несколько минут рассуждал о важности момента.
С большим трудом Прямой
его все-таки выдавил за дверь. Борисыч растворился в воздухе и исчез из памяти
Прямого на долгое время. Связующим звеном стала Евгения, дальняя его
родственница, а кейс он упрятал к Марии Сергеевне, одинокой старушке, которая
давным-давно в начальных классах учила его математике, русскому и еще чему-то
уже позабытому. Может быть тому, что “широка страна моя родная…”
* * *
“А ты, и впрямь,
широка... девяносто восемь, девяносто девять, сто, сто один, — удалось ему,
наконец, перевалить за первую сотню. — Евгения... Не подставил ли я мышонка? Не
хотелось бы подводить сестрицу. Да, нет, слишком она дальняя, связи между нами
— никакой…”
Прямой изнемогал от
жары, а сапоги, казалось, наполнились жидким цементом. Слева приблизился берег,
по крайней мере, густая осока и частые кустики ольхи навевали надежду на
нормальную твердую почву. “Или сейчас, или никогда!” — решился, наконец,
Прямой.
— Ой! — громко застонал
он и схватился руками за живот. — Ой!
— Что случилось? — Кабан
остановился и сделал шаг в его сторону.
— Ой! Живот! — опять
простонал Прямой и согнулся.
Кабан подошел почти
вплотную, не зная, чем можно помочь. “Пора!” — Прямой резко разогнулся и провел
чудовищной силы апперкот в широкий Кабаний подбородок. Такой удар уложил бы
любого — если не на смерть, то надолго с сильнейшим сотрясением мозга. Мощное
тело сержанта содрогнулось, и он сделал шаг назад, потом еще один... Нет, он не
упал, хотя нокдаун, наверняка, словил. Он тряс головой и слегка пошатывался. Но
Прямой вдруг понял, — словно озарило — что это ненадолго, что сейчас вот-вот он
очухается и просто раздавит его, как перезрелый помидор — без всякого бокса и
карате. “Нет, это не гора мяса — это прямо-таки гранитная скала! Бежать...”
Прямой, скидывая на ходу рюкзак, ринулся в сторону кустов, на встречу, как ему
казалось, твердой земле, но через десять шагов вдруг почувствовал, что ноги его
разом ухнули вниз, в вязкую топь, и следующий шаг стал уже невозможен... Он
медленно погружался, не веря еще, что это конец. Вспомнив, что надо лечь на
живот, попытался, было, найти равновесие, но ноги уже были слишком глубоко
внизу. Это уже не сон! Он вдруг отчетливо это осознал и прохрипел: