Далеко позади нас, обозначая конец процессии, шел человек, наряженный Геспером — вечерней звездой.
Наконец мы достигли места назначения — Стадиона, преобразованного в павильон, где и должны были происходить празднества. Над его открытым полем укрепили крышу, сплетенную из перевитых плющом и виноградными лозами жердей; ее поддерживали колонны в форме священного жезла Диониса. Яркий солнечный свет пробивался сквозь зеленые листья, когда мы вошли в пещеру бога, дабы слиться с ним в хмельном экстазе.
Вернее сказать, туда вошел мой отец. Как ярый почитатель Диониса, он ревностно искал единения с богом через вино. Пока все мы лишь пробовали на вкус новый сбор с виноградников Канопского рукава Нила, лучших в Египте, отец залпом осушил чашу. Потом, когда начались танцы — ибо актеры и музыканты вдохновлены Дионисом и их действо приравнивается к богослужению, — он словно бы вошел в транс: водрузил на голову священный венец из плюща, достал свою флейту и начал играть.
— Танцуйте! Танцуйте! — приказал он всем вокруг себя.
Египтяне повиновались, но римляне воззрились на него в недоумении.
— Я приказал: танцуйте! — потребовал царь и махнул своей флейтой в сторону одного из римских военных.
— Эй, ты! Деметрий! Танцуй!
Деметрий посмотрел так, будто ему приказали прыгнуть в малярийное болото.
— Я не танцую, — отрезал он, отвернулся и зашагал прочь.
— Вернись!
Царь попытался схватить складку его туники, но поскользнулся, и венок из плюща сполз ему на глаза.
— Ой!
Солдаты Габиния тихо ржали, а мне стало очень стыдно. Я знала, что во время Вакханалий подобное поведение считается нормой, но в ценящем достоинство Риме подобные оргии не в чести: по мнению римлян, это не священнодействие, а постыдный пьяный разгул.
— Вот почему его называют Авлетом — флейтистом, — произнес голос неподалеку.
Он принадлежал Марку Антонию.
— Да. Однако жители Александрии дали ему это имя в знак приязни, — натянуто промолвила я. — Они почитают Диониса и обычаи его чествования.
— Я вижу.
Он обвел жестом вокруг, указывая на толпу.
Мне показалось, что этот римлянин хочет противопоставить свое ханжество жизнелюбию и веселью других присутствующих, но тут я приметила, что он и сам не забывает прикладываться к серебряной чаше.
— По крайней мере, ты не считаешь, что египетское вино осквернит твои губы, — сказала я.
Он протянул опустевший кубок, и слуга тут же его наполнил.
— Вино у вас хорошее, — отозвался он, смакуя напиток. — Я очень люблю вино и стараюсь везде, куда бы ни забросила меня судьба, пробовать новые сорта. Я пил и хианское, и раэтское, и коанское, и родианское, и несравненное прамнианское.