Он сделал несколько глотков — каждый следующий больше предыдущего.
— Одна копия останется здесь, у нас, — продолжил отец. — И это тоже мера предосторожности. Бывает, что завещания теряют, подделывают… мало ли что. Так или иначе, чтобы исключить разночтения, вы должны услышать мою волю из моих собственных уст.
Я заметила, что Арсиноя перестала жевать и выпрямилась.
— Конечно, вас не должно удивить то, что моей наследницей объявляется Клеопатра, — сказал отец, повернувшись ко мне с улыбкой. — Она старшая и уже обучалась делу правления.
Но его глаза говорили больше: «Она дитя моего сердца, и я отдаю ей предпочтение».
Я не глядела на Арсиною, но знала, что она обиделась.
— Соправителем станет мой старший сын Птолемей. В положенное время они поженятся согласно обычаю.
Оба мальчика захихикали, будто сочли все это глупым и странным. Что ж, возможно, наш обычай действительно таков, однако вопрос был серьезный и не допускал шуток.
— Отец, — подала голос я, — а не устарел ли обычай? Не пора ли его отменить?
Он печально покачал головой.
— Может быть, он устарел, но отказ от него создаст куда больше проблем. Стоит объявить об этом, и все искатели удачи царского рода устремятся на наши берега. И начнется история, как в старой сказке: претенденты на руку наследницы отираются возле дворца и совершают подвиги, предложенные отцом или богами. Я же не испытываю желания устраивать состязание женихов, мне и без того дел хватает.
— Меня всегда удивляло, как эти женихи решаются попытать счастья, — заметила Арсиноя. — Ведь отвергнутые всегда погибают.
— Ну, — рассмеялся отец, — дело, наверное, в том, что царевны наделены смертельной красотой.
После трапезы отец попросил меня остаться. Остальные разошлись. Хмурая Арсиноя подняла свое одеяние и небрежно потащила его за собой, словно желая продемонстрировать, как она презирает дары царя, коль скоро он не предложил ей самый главный.
— Так вот, дитя мое, — сказал отец, заняв место рядом со мной. Мы сидели на скамье с мягкими подушками, откуда открывался прекрасный вид на гавань. — Я должен тебе сказать кое-то еще.
— Что? — спросила я, уже догадываясь.
— Думаю, было бы разумно объявить тебя соправительницей.
— Но на всех церемониях я и так выступаю…
— Я хочу сделать это официально. То есть провозгласить тебя царицей.
— Царицей… сейчас?
Это казалось чудом — обрести высшую власть без необходимости мешать радость с горем утраты.
— Для меня это огромная честь, — промолвила я, совладав с нахлынувшими чувствами.
— Значит, в скором времени последует еще одна церемония, — сказал отец.