— Привет, Мэри Энн, я рад, что ты позвонила. Я думаю, ты станешь второй звездой нашего радио.
Второй — это после Грэхема Корбета? Прежде она не слышала, чтобы Джонатан говорил такие глупости.
— Шутка, — впрочем, тут же поправился он. — Неуклюжая шутка. Прошу прощения.
Мэри Энн так и не поняла, что в этом высказывании могло быть забавного.
— Да, я тут уже составляю план программы в связи с ноябрьскими выборами. Думаю, что, пожалуй, мы с тобой будем вместе их освещать.
— Как, и я тоже?
— Ты умеешь создать в эфире интеллектуальную атмосферу.
«Неужели? А я и не подозревала».
Он, кажется, почувствовал ее колебания.
— Ты — прекрасная журналистка. Твои очерки завоевывают популярность. Ты сейчас представляешь собой женский вариант… скажем, сочетаешь в себе Ноама Хомски и Дэвида Седариса.
Мэри Энн едва не расхохоталась. В любом случае освещать в прямом эфире выборы ей будет полезно как журналистке, в профессиональном плане.
— Я согласна, — сказала она.
— И отлично. Давай завтра встретимся. Ты утром свободна? Или нет, лучше поужинаем вместе. Я угощаю, — добавил он.
Но он по-прежнему помолвлен. Мэри Энн никак не могла понять природу своих сомнений. Ведь когда она покупала приворотное зелье, украсть жениха у Анджи казалось ей делом естественным. Правда, она нисколько не верила, что зелье сработает.
— Хорошо. — И она повесила телефонную трубку со смешанным чувством радости и вины. Джонатан вдруг стал очень внимательным, и ее это вдохновляло. Но он сделал предложение Анджи Уокман. Он собирается жениться на Анджи.
«А это значит, что для него я всего лишь друг».
Правда ли это? За ужином они будут говорить исключительно о работе?
Мэри Энн услышала, как Люсиль ведет бабулю к лифту, чтобы спуститься вниз к ужину. Бабуля не каждый раз спускалась вниз, но сегодня она явно чувствует себя неплохо. В руке Мэри Энн задрожал мобильный. Грэхем Корбет? Сердце почему-то вдруг екнуло, что крайне ее удивило.
— Алло?
— Привет, Мэри Энн. Это Грэхем. Я хотел извиниться за то, что пригласил вас поужинать так нелепо, на виду, перед всеми этими людьми…
— Разве вы меня приглашали? — спросила она, заморгав, скованная каким-то непонятным оцепенением.
— А вы, значит, не поверили? — засмеялся он. Голос у него на самом деле даже очень приятный — успокаивающий, мужественный, с глубокими вибрациями, словно перебирают медные струны. Она вспомнила сцену у контейнера.
— Не очень. Учитывая вашу обычную манеру вести себя со мной, я решила, что вы шутите. — Она услышала, как зашумел бабулин лифт. — Я больше не могу разговаривать. Мы садимся за стол.