Но я не мог с Ним
остаться, потому что не мог быть как Он. И всё, чего Он хотел от меня, было
прекрасно, но неисполнимо. И в Кериоте оставалась лавка, и невеста Есфирь ждала
меня, и деньги были отложены на белого осла. И всё, от чего Он звал отречься,
было драгоценно для меня и вожделенно мною. И Слово Его, падающее в мою душу,
заглушалось вскоре терниями.
Полюбил я смотреть на
Него украдкой. И два чувства, как бывает порой, когда смотришь на прекрасный
цветок, боролись во мне: упоение красотой и желание втоптать в землю. Но Он
поднимал на меня глаза и, казалось мне, ничего не видел, кроме меня. Точно не
было вокруг ни шумной толпы, ни серых камней Иудеи, ни пёстрых галилейских
лугов. А только Он и я, только печаль в Его глазах и ненависть в моих. Но моя
ненависть тонула в Его печали, я опускал глаза и снова слышал голоса толпы,
чувствовал запахи пыли и кожи, и снова солнце пекло мне шею.
И стал я думать о том,
чтобы Он исчез, как будто не существовал никогда, и никто не слышал голоса Его!
Если бы только не осталось следов Его на пыльных стезях Иудеи, и Слово Его
перестало звучать над рощами Галилеи! Если бы сорвался Он с горы на острые
камни, или ехидна обвила бы руку Его и пронзила кожу ядовитым зубом. Или
скорпион, устроившийся ночью в Его сандалии и запутавшийся в ремешках, укусил
бы наутро ногу, опустившуюся на обычное место. Тогда бы я стал свободен!..
Так я хотел обмануть
себя.
VII
Пришли в Заиорданье. И
много учил Он притчами. Когда выходили в путь из Ефраима, подбежал к Нему,
запыхавшись, юноша. Был он богат и начальствовал над местной синагогой, а
потому все знали его. Подбежав и пав на колени, спросил:
– …Что мне делать, чтобы
наследовать жизнь вечную?..
Он же отвечал, говоря:
– …Пойди, продай имение
твоё и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за
Мною.
Смутившись словами Его,
юноша, опечаленный, отошёл прочь.
Он же сказал:
– Удобнее верблюду
пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие.
И все, кто слышал эти
слова, изумились, потому что «Игольными ушами» называли в Иерусалиме узкие лазы
в городской стене, сквозь которые, когда закрывались на ночь ворота, проходили
запоздалые путники.
И я воскликнул невольно:
– Кто же может
спастись?!.
Он же, глядя на меня,
сказал:
– …Кто оставит домы, или
братьев, или сестёр, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради
имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную.
И я отошёл. И с того дня
знал я наверняка, что мне не быть с Ним вместе. Потому что с того самого дня я
не мог выносить Его, как глаза живущего во тьме не могут выносить солнечного
света.