Он зажег свечу от ночной лампы и следом за ней стал подниматься по лестнице. От сквозняка, гулявшего в проеме лестницы, пламя свечи трепетало, отчего Кири казалась скорее видением, чем существом из плоти и крови. Невероятная, прекрасная женщина, которая может отдавать себя, не требуя за это его душу.
Таких не бывает! Но сегодня ему отчаянно хотелось верить, что она именно такая.
Испытывая радость и ужас перед собственной храбростью, Кири привела Маккензи в свою спальню. Комната была довольно просторной, но из-за его широких плеч и высокого роста как будто сократилась в размерах.
Как только дверь за ними закрылась, он поставил свечу на стол и заключил Кири в объятия.
В комнате, освещенной единственной свечой, она ощущала его присутствие скорее благодаря обонянию и осязанию, чем зрению. Он был великолепен. И ей хотелось вдохнуть его. Испробовать на вкус, посмаковать. Вобрать в себя.
Его длинные умные пальцы массировали ее спину. Это было так приятно, что она не сразу заметила, как холодный зеленый шелк соскользнул вниз, улегшись на полу возле ее ног.
— Теперь твоя очередь раздеваться, — сказала она хриплым голосом.
Подойдя совсем близко к нему, она развязала галстук. Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, она почувствовала, как его пульс бешено бьется возле ее губ. И уловила солоноватый запах, присущий одному ему.
— Стой спокойно, — приказала она. — Я хочу довести тебя до безумия.
— Ты это уже сделала, — простонал он, однако стоял послушно, не шевелясь, пока она снимала с него пиджак и вытаскивала из брюк сорочку, шутливо проводя пальцами по коже.
Она стянула с него через голову сорочку, потом сняла жилет, подбитый ватой, который он надевал, чтобы казаться более коренастым. При этом ее пальцы прикоснулись к его спине, и она с удивлением ощутила сильно загрубевшую кожу. Она с любопытством обошла вокруг него и… замерла на месте.
Его спина представляла собой сплошную массу шрамов с неровными краями. Как дочь военного, она сразу поняла, в чем дело, и осторожно положила руку ему на спину.
— Насколько я понимаю, это результат наказания, которого так добивался Суиннертон. Удивительно, что ты остался жив.
— Меня, черт возьми, почти убили, — сказал он безжизненным тоном. — Он приказал дать мне двенадцать сотен ударов, то есть максимальное дозволенное число, но я потерял сознание где-то после пяти сотен. Суиннертон хотел, чтобы я получил полное число ударов перед повешением, поэтому меня уволокли в какой-то подвал и заперли там. Ко мне прислали хирурга, который подлатал меня немного, чтобы я смог получить оставшееся число ударов.