– Господи, прости! Господи, прости! Прости за то, что я снова пал так низко перед лицом Твоим!
Когда я смог ходить, я пришёл в храм. В ту самую церковь, которую считал театром. Я вошёл внутрь, и мне стало дурно. Что-то зашевелилось в груди. И какая-то невидимая сила вытолкнула меня из храма. Я со слезами на глазах не сумел даже перекреститься. Я кричал в небо: «Господи, почему Ты не пускаешь меня? Что мне делать?» Я почувствовал себя отлучённым от Церкви за моё отношение к ней, за сознательное предательство в сердце, за грязь, которой я осквернил храм души, за мою неблагодарность, за неуважение к святому месту, которое действительно оказалось святым. Мне показалось, что я отлучён навсегда, что до смерти буду ходить неприкаянным. Это ощущение было одним из самых тяжёлых из ранее мною испытанных. Будто я умер уже, не утратив при этом возможности ходить и думать, но потерял защиту и опеку Господа. Всему бывает предел, нет лишь предела любви Божией. Ответ на мои вопли пришёл позже. Голос этой мысли был твёрд и спокоен, но он вселил в меня раскаявшегося надежду, натолкнув на мысль, что за спасение моё уплачена Великая цена. Мысль прозвучала так: «Ты сначала из свиньи в человека превратись, а потом в церковь приходи!» Прошло время, я всё вытерпел и перенёс. Но что-то продолжало шевелиться в груди, червём. И как только я захожу в храм, оно начинает биться в конвульсиях. Как я понимаю, это последствие контакта с целителем, да и вообще последствие грехов моих. Я не хочу, чтобы это жило во мне. Я люблю Бога, людей, песни пишу, читаю много, много путешествую и смотрю на мир широко открытыми глазами. Я не хочу быть рабом диавола. Я Божий и душой и телом. Так помогите мне изгнать это мерзкое членистоногое. Я хочу исповедаться, причаститься...
– А як ты сюды трапиу? Як даведауся пра Жыровицы? – спросил Инок Микалай.
Он уже не смотрел на меня пронзительно, мне показалось, что сейчас начнёт жалеть меня и гладить по голове.
– Соседка подсказала, а в интернете нашёл полную информацию, и тут же почувствовал тягу к этому месту. Собрался и приехал.
– И вельми добра зрабиу!
– Скажите, а этот целитель от Бога?
– А ты сам паразважай. Ну добра, зараз на споведзь гатоу пайсци? Як раз шэсць гадзин, пачынаецца вячэрняя служба!
– Прямо сейчас? Я не все грехи вспомнил!
– Ничога, потым астатния. Пойдзем.
В храме было довольно много прихожан. Молодой батюшка за кафедрой исповедовал женщину. Она изливала ему душу. Никто не слышал, что она ему говорила. В храме пели. Красивые, чистые голоса девушек и юношей из церковного хора звучали восхитительно и проникновенно. Мелодии были будто знакомы, хоть и слышал я их впервые. Эта музыка, где инструментом были голоса, звучала настолько насыщенно и стройно, что проникала глубоко в душу и, врачуя духовные раны, заглаживала сердечные рубцы, исцеляя её. Казалось, она создана для того, чтобы звучать вечно, возвышенно и чисто, что именно для этого она и написана великим композитором вселенной. Эта музыка была поистине живой. В её неописуемой полноте совмещалось счастье, скорбь и любовь. Но более всего в ней было надежды, надежды необъятной. Я невольно заслушался, замечтался, распереживался и погрузился в раздумья. Как я, будучи музыкантом, раньше не слышал этой дивной музыки? С её великолепием не сравнится ни одна ультрамодная дребедень. Эта музыка гениальна и она больше, чем музыка. Если у души есть голос, то это именно он звучал тогда, разливаясь по округе целительным духовным источником.