— Немного, спасибо. Умоляю вас, расскажите, что произошло.
— Не стоит пока об этом. Когда мы пришли, вы были у себя в комнате наверху, не так ли?
— Да, я дремал. Мадлена, ну мадам Ренар, пришла сообщить о вашем визите. Пока я накидывал халат, она спустилась обратно. Я думал застать ее здесь. Не увидя, подсознательно сделал вывод, что она пошла причесаться. У нее был удар?
— Да, удар. Но не сердечный. Кто-то убил ее.
Он испускает такой стон, что ни одна музыкальная пила не исторгнет ничего похожего.
— Убил! Какой ужас! Достойная женщина, не причинившая зла ни единой мошке!
Я говорю про себя, что, может быть, она в самом деле уважала мошек, бедная людоедка, но, по-моему, не простаков, которых она холила и лелеяла. Ох, не зря, не зря мне так захотелось завернуть вечером в Воскрессон. И дело Фуасса значительно сложнее, чем я предполагал.
Пино бормочет:
— Ты заметил, Сан-А, что лужайка усыпана банкнотами?
— Банкнотами? — удивляется бедный Фуасса.
— Где сундук, в который вы положили миллионы? — спрашиваю я.
— Наверху, в кабинете.
Выхожу из гостиной не говоря ни слова и карабкаюсь на верхний этаж. Бегло осмотревшись, обнаруживаю спальню Фуасса, другую, служившую будуаром домоправительницы (они разделены только ванной комнатой), и наконец, кабинет рантье-астматика. Сейф и в самом деле тут, но его тяжелая дверца распахнута, как рот больного, которому вырезают гланды. Полки бронеящика пусты. Один нот достоинством десять кусков сиротеет на полу. Озадаченный Сан-Антонио садится на угол письменного стола и делает то, что делает нормально выточенный шуруп: он шурупит[4]. Он хочет понять. Это естественно, не так ли? Он говорит себе кое-что о мамаше Ренар и отбеливателе «как бишь его…» Он говорит себе еще много поучительного и затем спускается вниз.
Папаша Фуасса добрался-таки до тела возлюбленной и воет так, что окрестные псы, желая перекрыть его, начинают выть на луну.
— Моя Мадлена! Моя Мадлена! — астматирует он. Он воет громче, чем могла бы сама Мадлена. Он месит дрожащими руками столь любимое тело, и дыхание его прерывается. Нам пришлось истратить столько сил, Пинюшу и вашему герою, чтобы оторвать его от своей Джульетты. Пока селянин ля Пино ведет его в «хоум», я наклоняюсь над дамой и смотрю на ее рот. Потерев кончиком носового платка ее губы, вижу, что помада стирается, как, впрочем, большинство помад. Катапультируюсь в гостиную и хватаю сигарету, лежавшую в пепельнице. Никаких следов! Ну, ребята, это улика, или я ничего не петрю? Ухватили сюжет? Нет? Ну тогда у вас, простите за бестактность, кроличий понос вместо мозгов. Шевелите кочаном, какого черта? Или тогда подарите ваши серые ячейки пчелам, они там отложат мед! Следите за логикой и закройте пасть, а то сквозит! Раз на сигарете нет следов помады, то курила не усатая Мадлена. И не папаша Фуасса, которому из-за астмы сей спорт противопоказан, гм-гм? Вывод: на асиенде был третий.