Красотка начинает корябать. Не в системе стено (на Канарах метод Прево-Деланея рассматривается все еще как фараонская письменность, в смысле египетская), а просто в ускоренном темпе. Ее тамбур-мажорная ручка бегает по глянцевой бумаге. Потрясающая скорость. Так же, как Лаки Лучано стрелял быстрее собственной тени, она записывает то, что ты сказал, прежде, чем ты закончил фразу.
Продолжаю, весьма впечатленный этой быстротой:
«…я встретил там инспектора из наркобюро; который посоветовал мне удрать».
— Нет! Не записывайте! — вопит судья. — Сначала, вы никого здесь не встретили. Это примо. Секундо, «он» вам не советовал удрать! Что это еще за история?
— Это правдивая история как все, что я рассказываю, господин судья. И я это докажу.
В три движения и два момента я освобождаюсь от наручников и вынимаю пистолет.
Как вы думаете, что происходит?
Пасопаратабако поднимает руки.
Мне кажется, что Христос улыбнулся. Но, может быть, это эффект звуковой оптики, как говорит Берюрье.
Смотрю на его грабли, воздетые к потолочине. Рукава рубашки заношены. Обшлага пиджака стерты до блеска. Сгибы его щупалец грязновато-сероваты. Настоящий вестерн, ребята!
Теперь, давайте условимся. Действуя таким образом, я и не собирался драпать. Настаиваю: хотите верьте на слово или валяйте к греческим полковникам («черным»), так как это абсолютная правда. Я задумал представление, чтобы доказать мои предположения. Соображения такие: «Риканец хочет, чтобы ты сбежал. Это часть какого-то плана. Значит, не сбегай. Задержись. Тормозни свою бурлящую натуру и, чтобы замутить воду, выложи правду судье». Таков был первоначальный план, дорогие мои.
Только вот вечно это дыхание едва уловимых фактов.
Что вы хотите: я вижу этого чиновника, зеленого от страха, с жалкими, плохо ухоженными руками, торчащими, как ворота для игры в регби, и моя натура, которую я отогнал пинками подальше, галопом возвращается, чтобы, как обычно, взять верх.
Серость…
— Как вас зовут, мадемуазель? — спрашиваю я у секретарши.
— Контрацепсион Гомес, — шепчет молодая девушка.
Она кажется более удивленной, чем испуганной, эта крошка. Ее самоконтроль функционирует лучше, чем у ее начальника.
— Возьмите чистый лист и пишите то, что я вам скажу.
Она колеблется.
— Если вы не напишете, я ликвидирую этого старого краба на ваших чудесных глазах, моя прелесть!
— Пишите! Пишите! — приказывает Пасопаратабако.
Она уступает.
Обмакивает перо в чернильницу и ждет.
— Я, нижеподписавшаяся, Контрацепсион Гомес, секретарь судьи Пасопаратабако, признаюсь, что являюсь любовницей этого последнего с…