И, неожиданно для себя самого, маркиз попытался представить себе, какая жена может получиться из Лукреции Хедли.
Он был готов еще недавно принять как должное, что Лукреция окажется тихой благовоспитанной девицей, готовой поступать так, как ей велено, что она без возражений будет оставаться в Мерлинкуре, если он пожелает один поехать в Лондон, и не станет претендовать ни на его время, ни на него самого. Он припомнил, как Лукреция описывала себя как бедную глупую девочку, какой она, вероятно, и была когда-то. Когда-то, но не теперь!
Теперь в ней не было ничего, что подтверждало бы подобное описание, и маркиз осознал, что те туманные представления, которые были у него о будущих супружеских отношениях, не имеют под собой никакой почвы.
Когда лошади миновали ворота и бежали по дорожке, ведущей к дому, он припомнил свой разговор с Лукрецией.
Это было состязание в остроумии, которое он с удовольствием бы устроил с любой из своих замужних приятельниц, с которыми он так мастерски флиртовал. Он никогда не ожидал, что подобный поединок может происходить у него с восемнадцатилетней девушкой, которой он был вынужден сделать предложение.
У маркиза было такое чувство, что он неожиданно оказался в лабиринте, плана которого у него не было и откуда ему, возможно, будет непросто выбраться!
Эти мысли вызвали у маркиза усмешку. Неужели он в его возрасте и при его опыте не сможет заставить столь юную девчонку вести себя так, как он пожелает?! Это же просто нелепо!
Но, засыпая, он продолжал думать о Лукреции. Ночью он часто просыпался, ворочался в кровати – мысли о ней, ее образ не давали ему уснуть. Маркиз разбудил камердинера раньше обычного и приказал вывести из конюшни жеребца.
Утро было прекрасное. С момента угрозы вторжения Наполеона не было таких тихих и солнечных весенних дней.
Казалось, что сама природа противилась Наполеону, все прошлое лето томившемуся в бесплодном ожидании того момента, когда нужные ветры и приливы дадут ему возможность вывести плоскодонные суда из французских портов.
Однако, поскольку утро еще только наступило, ветерок был довольно прохладный, хотя и маркизу он показался бодрящим.
Его жеребец был в отличной форме, и он с наслаждением натягивал поводья, заставляя сильное животное подниматься на дыбы. Потом, ослабив поводья, маркиз поскакал галопом через парк и свернул к Миле.
Милей называли длинную прямую полосу луга, на которой его отец всегда тренировал своих лошадей. Но поскольку она граничила с землями, проданными сэру Джошуа, маркиз намеренно избегал этого места с тех пор, как унаследовал Мерлинкур.