Хорошенький вопрос. Она не знала.
Алрика и представить себе не могла, какое разрешение ситуации теперь является для нее желанным и единственно приемлемым. Но почему-то ей уже не хотелось, чтобы Барт просто исчез из их жизни, растворился, как не бывал. Гэри был прав в одном: пена пошла.
— Я боюсь одного, — призналась она. — Чтобы дети не стали разменной пешкой в какой-то непонятной мне игре.
Гэри слегка наклонился вперед и посмотрел в глаза Алрики. Тон его был серьезен.
— Я не думаю, что дети здесь — пешки, Алрика, — заявил он. — Скорее они — главный приз.
Наконец-то рабочий день подошел к концу. Последним посетителям надоело резвиться в волнах, они выбрались на берег, и станцию можно было закрывать. Алрика отпустила Мэри, заперла все двери, села на свой велосипед и покатила домой.
Алрика так устала за неделю и так ждала своего выходного, чтобы расслабиться и побыть с детьми. Но Барт спутал все планы. Второе ей удастся, а первое — нет. Вряд ли она сможет расслабиться в компании с бывшим мужем в их бывшем доме.
О чем они будут говорить? Как она сможет ходить по этим комнатам и подниматься по этим лестницам, помня, какие великолепные минуты счастья здесь пережила и какие вспышки страсти случались у них в каждом уголке этого дома?
Не было ни одного дивана, ни одного паласа, ни одной комнаты и даже чуланчика, где бы они не предавались любви. У них с Бартом не было привычки дожидаться ночи и степенно отправляться в спальню, нацепив ночные рубашки.
С подачи Барта, который учил ее быть раскованной, они начинали взаимные ласки, как только чувствовали огонек желания. Одежда тут же срывалась и летела на пол, любой ковер или столик мог служить опорой для их разгоряченных тел. Сначала это смущало Алрику, но потом стало нравиться.
Она подумала о том, что теперь, когда она стала матерью, от этой привычки придется отказаться. Им надо быть осмотрительными и запираться в спальне, если страсть застигнет врасплох среди бела дня.
Но тут же Алрика спохватилась. О чем она думает? Какая чушь! Им с Бартоном больше никогда не заняться любовью. Потому что нет никакой любви, слишком отдалились они друг от друга, слишком сильна ее обида.
Но не вспоминать ласки Бартона было невозможно. Его появление разбудило в ней чувственность, которой давно было приказано сидеть где-то в глубине и не давать о себе знать.
Три с лишним года назад она в последний раз была близка с мужчиной. Наверное, теперь она и не вспомнит, что надо делать, если вдруг окажется в объятиях любовника. Только страсть, которую дарил ей Бартон, трудно было изжить из памяти.