Потом нас посадили за стол кушать овсянку с малиновым
вареньем, и Катя мне рассказала, что влюбилась в соседского мальчика по имени
Амадин. Мне показалось, что Амадин — это что-то очень близкое к сказочному
Алладину; так близко, что я Кате позавидовала. И спросила ее: а за что
влюбилась? Она пояснила: за то, что он «беленький». Я видела этого мальчика и
помню, что он был очень смуглым, почти черным. Но раз Катя видела его беленьким,
то, конечно, это потому, что у них любовь, и я за это Катю очень серьезно стала
уважать.
Из моего счастливого детства, из сказок и былин, из взрослых
разговоров, из моих собственных наблюдений воображение вылепило сверкающий
идеал принца моей мечты. Ах, что за мужчина это был! Ну, все при нем, все в
наилучшем виде: и красив, и силен, и богат, и щедр. А еще умен, элегантен,
остроумен. И, конечно, добр и великодушен.
Вот мы с ним стоим в большом соборе, нас венчают. На мне
восхитительное белое платье из белых воздушных кружев с такими, знаете, чудными
волнами, ниспадающими, низвергающимися вниз, как водопад Виктория, к белым
лаковым туфелькам на высоком каблучке. Фата — тоже вся такая пенистая и летящая
— наполовину скрывает от множества восторженных взоров мое счастливое с легким
румянцем безукоризненно намакияженное лицо. Мой принц, мой возлюбленный, мой
повелитель, мой паж, мой верный раб стоит рядом и не может отвести от меня
синих блистающих глаз. Одет он, конечно же, в дивный темно-синий тонкой шерсти
костюм, белоснежную, слегка отдающую в синеву сорочку с небольшим воротничком,
из-под которого гибкой змейкой струится шелковый галстук фиолетового оттенка.
Его темно-шатеновые волосы уложены волосок к волоску спереди назад, с левым
безукоризненной линии пробором. Над нашими головами (у меня совершенно
невообразимая, не поддающаяся никаким описаниям прическа) свидетели держат
золотые (я как-то видела все это в кино) венцы, сверкающие драгоценными
камнями. Священник нас благословляет — и мы становимся супругами. Нет, не
просто там какими-то, а счастливыми супругами. То есть нас уже навечно
связывают узы, и мы всю жизнь их несем: в радости и в печали, в здравии и в
болезни...
Первую примерку своего идеала я произвела на Юрике. Он имел
красивую физиономию, щедрость и богатых родителей. Мне казалось, что, поработав
над этой сырой глиной руками вдохновенного скульптора, я долеплю его до нужной
мне кондиции. Терпеливо и трудолюбиво, день за днем, свидание за свиданием я
ваяла. Юрик уже проявлял первые симптомы интеллекта, начал почитывать кое-какие
серьезные книги, даже чавкать за столом переставал, иногда... В качестве оплаты
за свой каторжный труд прилежного ученика он потребовал... ну, того самого. Со
мной это было впервые. Я тогда остолбенела и тоненьким голоском запищала: «Вы
меня огорчили. Вы меня очень сильно огорчили. Зачем вы поступаете так нехорошо
с доверчивой девушкой? Я сейчас заору!..» Видя мою готовность к этой шумной
процедуре, Юрик испугался и совершенно по-мужски сбежал.