Утро дня катастрофы было особенным. Нестерпимо палило солнце, что уже было необычно для этого времени года, не ощущалось даже самого легкого дуновения ветерка. Водная гладь морского залива, на берегу которого величественно возвышалась столица империи, напоминала гигантское, идеально гладкое зеркало: ни привычных белых барашков накатывающихся на берег волн, ни даже самой незначительной ряби. Но не это пугало просыпавшихся граждан самого красивого города мира, которые, словно хронический пьяница после длительного запоя взирали на окружающую действительность все более и более трезвеющим взглядом. Они долго не могли сообразить, что же такого необычно пугающего было в том наступившем утре. А когда поняли, содрогнулись от липкого страха, кожей ощутив неотвратимость приближающейся беды. Тишина! Их испугала звенящая тишина, буквально повисшая в воздухе. Люди долго не могли этого понять, так как с трудом приходили в себя после длительного периода празднеств. И лишь спустя какое-то время, когда в толпе, собравшейся на главной площади, кто-то выкрикнул: «А ведь мы остались совсем одни!» — люди наконец поняли причину своего страха.
Не было слышно ни щебетанья птиц, ни лая собак, ни мяуканья кошек, ни шума уборочных машин, ни свистков стражей порядка, ни заунывных призывов императорских глашатаев — тех привычных звуков, из которых соткана симфония жизни мегаполиса. Инстинктивно, на животном уровне почувствовав неладное, толпа с воплями отчаяния ринулась к императорскому дворцу и, будучи абсолютно уверенной в том, что ее не пропустят дальше Золотых ворот Запретного города, испытала настоящий ужас, не встретив никакого сопротивления. Вход в императорскую резиденцию был абсолютно свободен, и никто не мешал толпе проникнуть в святая святых государства. Не было ни стражи, ни караульных, ни картинно застывших часовых в парадной форме, ни снующих повсюду агентов спецслужб, зорко следящих за тем, чтобы покой первого лица страны не нарушил какой-нибудь смерд. В Запретном городе и во дворце им попадались лишь редкие гвардейцы, которые так же, продрав после трехдневного запоя глаза, не могли сообразить, что происходит, и почему никто не требует от них соблюдения устава. В глаза бросались явные следы бегства: то тут, то там попадались разбросанные вещи, драгоценности и дорогая одежда, разбитая посуда и драгоценная утварь. Но то, что обрадовало бы людей вчера, сегодня ввело их в состояние ступора. Сначала один, потом второй, а затем третий, и так все, до самого последнего горожанина, вдруг поняли: их бросили. Волна негодования охватила толпу, и она начала яростно крушить все, что попадалось на ее пути.