Сын почтительно слушал, а потом тихо, но обдуманно возразил, что жить
на свой кошт у Троицы ему денег недостанет, а в Москве есть дедушка Александр
Афанасьевич, родной брат деда по матери, и занимает дедушка Александр не
последнее место — сакеллария, а попросту говоря, ключаря главного храма России
— Большого Успенского собора. Он и раньше звал в первопрестольную, и теперь не
откажется принять и помочь. Конечно, решение отца закон, но должен же батюшка
понять, насколько удобнее и спокойнее жить и учиться, зная о надежной подмоге
рядом... Воистину, barbara philosophum non facit — не борода созидает
философа. Отмахнуться от такого практического соображения было невозможно.
Закончив дела в храме, отец Михаил отправился на базар за провизией и
рождественскими подарками для семьи. Помочь вызвался дьячок Ефрем, говорливый
и услужливый. Он заложил санки, прихватил два мешка и три корзины, и
отправились.
— Дома у вас, батюшка, дым коромыслом! — с удовольствием рассказывал
Ефрем.— Я за мешками-то когда бегал, гляжу — убираются, скребут, чистят.
Матушка сама половики на двор вынесла...
— Что ж там, никого больше не было? — с неудовольствием отозвался отец
Михаил.— А старухи где?
— Старухи в доме полы моют! — с готовностью объяснил Ефрем.—Дочки на
своей половине, видать, чегой-то делали, а сынок младшенький с собачкой играл.
Кричит ей: «Жучка!» — она мигом к нему... Старшего не видал, а от тестя вашего
батюшки Никиты Афанасьевича приходили, но по какому случаю, не ведаю...
Лошадка шла неспешно. Налево и направо тянулись родные улочки Коломны,
сначала его прихода, потом соседнего. Сугробы закрывали заборы, а иные домики
едва не по окна были занесены снегом. Дым из труб от сильного мороза ровно,
будто по линейке, поднимался в ясное голубое небо.
В такой же вот декабрьский предпраздничный день семнадцать лет назад
молоденький дьякон кафедрального собора Михаил, только что рукоположенный в
священный сан по хлопотам тестя, и сам протоиерей Успенского собора отец
Никита, на дочери которого он женился в январе, отправились по заведенному порядку
на базар за провизиею на две праздничные недели. Купили что надо, а по
возвращении огорошили их новостью: беда с Дуней. Семнадцатилетняя Дуня была уже
сильно в тягости, и прибавления семейства ожидали в новом году. Отец Никита
приказал жене и дочери прибраться в доме. Дуня не осмелилась ослушаться батюшки,
и вот когда пыль в чулане вытирала, вдруг ее схватило.
Молодой дьякон, глубоко и нежно любивший свою Дуняшу, был как громом
поражен и совсем потерялся. Отец Никита хоть и не признал вслух свою
оплошность, тоже переживал. Из многих детей у них с матушкою Домникою
Прокопиевною в живых остались только дочки Марина да Дуня. Отцовское сердце
терзалось запоздалым чувством вины.