— Решать не мне, — ответил Андрей.
— Не прибедняйся. Попробуй спустить на тормозах, а я батюшку делами общинными развлеку. Глядишь, и образуется.
— Я понимаю, — согласился Андрей.
— Вот и договорились, — кивнул Степаныч. — Пойдем пивка выпьем, пока батюшка не видит! — И подмигнул — Не согрешишь — не покаешься! Ты, кстати, почему за зарплатой не ходишь?
— За какой зарплатой? — удивился Ласковин.
— Своей. Ты же у меня оформлен как секретарь-референт по специальным вопросам. Нравится?
— Да есть у меня деньги!
— Можешь обратно отдать! — сказал Смушко. — Но получить — должен. Иначе нас налоговые с требухой сожрут. Вот кто истинно слуги сатаны! — И рассмеялся.
Вторая дверь, со стороны коридора, открылась, и в комнату заглянул Сарычев.
— Ласковин? Тебя ищу! Стрелять поедешь?
— Вчера же ходили! — сказал Андрей, которому лень было на ночь глядя выбираться на мороз.
— Каждый день! — заявил Сарычев. — Каждый день тренироваться надо! Иначе рука отвыкнет!
— Езжай! — поддержал Смушко. — Толку от тебя никакого. Пиво пить со мной отказался! — сообщил он Пете.
— Это правильно! — одобрил Сарычев. — Ну давай, Андрюха, одевайся, я в машине жду!
— Езжай! — еще раз повторил Смушко. — Завтра отоспишься. У нас с батюшкой утром, — подмигнул, — дела!
«Дела» с умелой руки Степаныча растянулись на целых три дня. Первый из них Ласковин откровенно пробездельничал. Спал до десяти, до обеда провалялся с книжкой, поел, поболтал с охранником: дал пару советов как специалист на тему ложных срабатываний инфракрасных датчиков. Провел час в «собачнике», поиграл с Брейком, кобелем-трехлеткой, питавшим к Ласковину расположение. Второй кобель, Браконьер, того же помета, но мельче и нравом мрачнее, наблюдал за ними из-за барьера (чтоб не сшибли ненароком) с явным осуждением. Кинолог утверждал, что Браконьер — толковый пес, а Брейк — просто кусок собачьего мяса. Но Ласковину жизнерадостный овчар нравился. Возиться с прыгающей на тебя пятидесятишестикилограммовой овчаркой — еще та гимнастика. Через полчаса Ласковин взмокал, как после двухчасовой тренировки, при том, что и человек, и пес обращались друг с другом аккуратно. Так прошел день. Вечером, после службы, Андрей долго разговаривал с отцом Егорием. О вере.
Про депутата Пашерова ни тот ни другой не вспомнили.
Второй день Ласковин решил использовать с толком. И с самого утра поехал в зал. Тренировался практически в одиночестве. Только к двенадцати явилась гусевская группа. Грудастенькая Вероника совету Ласковина не вняла, лифчик по-прежнему не носила. Впрочем, ее дело.