— Словами? — спросил заинтригованный и несколько благоговеющий Ласковин.
— Нет. Пониманием. Вижу: иная душа будто червем изъедена. А иной… как бы и вовсе нет. Вот такой-то и предался диаволу. А ты к чему спросил?
— Из любопытства, — ответил Андрей. — Отец Егорий, вы отца Серафима давно знаете?
— Давно. Что, не понравился?
— Нет! — решительно ответил Андрей.
— А ты ему — да! — усмехнулся Потмаков. Андрей пожал плечами.
— Он нам приглашения привез, — сказал Потмаков. — В Мраморный дворец, на прием.
— Зачем? — удивился Ласковин.
— Чтобы на Пашерова могли поглядеть. Говорит, будет он там.
— Сегодня пятница, — сказал Андрей. — Значит, до вторника ничего не предпринимать?
— А что ты можешь предпринять? — осведомился Игорь Саввич.
Андрей еще раз пожал плечами.
— Завтра утром, — сказал отец Егорий, — будет у нас разговор.
— О чем?
— О тебе! — Игорь Саввич взглянул строго. — Попрошу у Бога вразумления, чтобы указал, как тебе грех с души снять. Время ныне для искупления хорошее — Великий пост. Но уж и согрешил ты… — Отец Егорий покачал головой.
— Что скажете — то и сделаю, — ответил Андрей. Для него Антонина и все, что с ней связано, уже отодвинулось в прошлое. Сегодняшним стала Наташа.
«Напои меня полынью…»
— Скажу… — Отец Егорий пропустил сквозь пальцы веер бороды. — Почивать пора. Только давай сперва помолимся. Вместе.
За окном завыла собака. Не их, чужая.
«Завтра — новолуние», — неизвестно к чему вспомнил Андрей.
Спустя полчаса, уже лежа в постели, он подумал о Наташе, и тут же холодком шевельнулось в груди. «Почему? За что?»
В бескорыстную щедрость судьбы Ласковин не верил. Если двое встретились, значит, они нужны друг другу. Судьба практична. Зачем он, Ласковин, нужен такой девушке? Почему они встретились сегодня (вернее, уже вчера), а не полгода назад, когда Андрей был свободен и беззаботен? Почему — не через полгода, когда, может быть, он снова будет свободен?
Вспомнилось сказанное отцом Егорием: «Уж и согрешил ты…» За что?
Он уже засыпал, когда из тревожных мыслей образов вынырнуло бородатое лицо «двойника». Вынырнуло, усмехнулось: «Ты, владыка, и не знаешь? Оберег…» — И кануло, не договорив.
Наступила ночь.
— Когда-то я хотела стать врачом, — сказала Наташа, глядя на мрачноватые стены больницы, мимо которых они шли. — Даже в Первом меде отучилась почти три года…
— И что? — спросил Ласковин.
— Ушла. Лечить почти невозможно, а смотреть, как умирают…
— Ну, некоторых лечат! — возразил Ласковин, вспомнив Гудимова-младшего.
Выписался паренек в относительном порядке, не инвалид, а вполне дееспособный молодой человек. Но была ли в этом заслуга лечащих врачей или Вячеслава Михайловича Зимородинского?