Смыв с себя пот и грязь, оценив и обработав незначительные (ребра оказались целыми) травмы, Ласковин переоделся в чистое, наскоро перекусил и, забрав с собой телефон (зачем облегчать жизнь незваным гостям?), запер дверь только на один замок (ригельный, что попроще) и вышел на улицу, провожаемый бесцветными глазками старушек, несших при свете уличного фонаря добровольную вахту на скамье у подъезда.
Сев в свою «жигуленку», Ласковин по привычке дал движку минут пять разогреться, потом отъехал, сделал круг и припарковался напротив, у детского садика. Отсюда с помощью купленного у алкаша на Владимирской бинокля Андрей мог контролировать собственный подъезд, не рискуя попасть на глаза кому не надо.
Спустя полчаса он увидел пресловутую «восьмерку» с белыми дверцами. Четверо крепышей выбрались из нее и уверенно двинулись к цели мимо сидящих рядком старушек. В прежние времена кто-нибудь из бабулек непременно поинтересовался бы, куда направляются «сынки». Теперь же вряд ли. Даже бабульки научились отличать бандитов от прочих обывателей. Минут через двадцать двое из четверки вышли обратно, сели в машину и уехали. Вопрос из викторины для младшеклассников: сколько «бойцов» осталось внутри?
Ласковин потрогал оттягивающий карман «вальтер». Не подняться ли наверх спросить: понравились ли гостям его видеокассеты? Нет, не стоит. Пальба в собственной, пусть и снятой, квартире — дурной тон. Да и бок разболелся. Разумней было бы сейчас ехать на Петроградскую, забраться в спальник и дать организму заслуженный отдых. Видит Бог, он его заработал. Так Ласковин и поступил.
А вот те, чье осиное гнездо он разворошил, бодрствовали. Хотя большинству из них отдых был необходим. И медицинская помощь тоже.
Вынесенный из разгромленной, выстуженной, провонявшей «слизняком» комнаты Крепленый пробыл в ауте еще минут десять. Очнувшись же, первым делом потребовал стакан водки. Закусив «укрепляющее» мятым помидором, Крепленый воспрял духом, некоторое время наблюдал, как «быки» ликвидируют разгром под присмотром рыжего Корвета. Затем поманил пальцем «Сосуна» и ушел в более теплое место. Там уже расположился освобожденный от общественной работы лучший кореш Крепленого Валентин Пеньков, чаще называемый Чиркуном. С помощью пальца Пеньков занимался обследованием ротовой полости. Судя по невосторженному лицу Чиркуна, результат обследования был неутешительный: оицки у Ласковина был поставлен как надо.
— Ты (соответствующий эпитет)… — сказал Крепленый «Сосуну», — отвечаешь за этот беспредел! Ты (соответствующий эпитет) ответишь по полной программе!