— Не хотите платить — тогда в отделение! — важно провозгласил первый. — Вы оказываете сопротивление работникам мэрии Санкт-Петербурга!
— Кому? — изумился Ласковин.
— А ну стоять, пока ноги не перешиб, — злым шепотом процедил второй.
Знакомая интонация мигом лишила Ласковина с трудом сохраняемого равновесия.
Сбросив с локтя руку шептуна, он схватил его за галстук (надо же, контролер нынче пошел, скоро смокинги на выколоченные деньги покупать будут!) и встряхнул.
— Отвали, — сказал он севшим от ярости голосом. Шептун придушенно пискнул. Андрей оттолкнул его к стене, резко обернулся ко второму.
— Ну ладно, ладно, — забормотал тот, пятясь от бешеного ласковинского взгляда. — Ну все, ну работа у нас такая…
— На хрен такую работу! — бросил Ласковин и пошел в сторону Загородного.
— Слышь, Михалыч, это ж тот самый, бля буду! — сказал сидящий в машине милицейский сержант своему напарнику.
— Где? Который? — Напарник, лет на двадцать постарше первого, погасил папиросу и глянул в окошко.
— Вот, гляди! — Молодой сунул старшему фото. — Тот самый, за которого Крепленый стошку сверху обещал! Возьмем?
Старший посмотрел на фото, потом — на быстро идущего — руки в карманах — парня, невысокого блондина с усталым лицом.
— Да, — сказал. — Это он, Ласковин.
— Берем! — нетерпеливо проговорил младший. — Я счас выскочу, как он мимо пройдет, а ты…
— Придержи коней, — буркнул старший, разглядывая «того самого».
— Ну как же, Михалыч? Это же он, точно он, Михалыч! Брать надо!
И дернулся наружу.
— Сиди, я сказал! — рявкнул старший. — Куда полез? — И спокойнее: — Идет себе человек — и пусть идет. Нормальный человек, русский, не чучмек какой-нибудь. Пусть идет своей дорогой!
— Михалыч! — ахнул сержант. — Да ты что? Ты ж Крепленому обещал!
— А пошел он в жопу, Крепленый! — зло сказал старший. — Чтобы я в сорок четыре года для сраного зэка честных людей ловил? Пошел он в жопу!
— Но деньги, — пробормотал младший. — Да и Крепленый же сказал: он им там пожар устроил, ты говоришь — честный… Ну давай, Михалыч, уйдет ведь!
— А я говорю — честный! — рявкнул Михалыч. — Мало их жгут, говнюков! А деньги брал и брать буду! Вон, вишь, «каблук» поехал с ящиками. В ящиках знаешь что? Знаешь? И я знаю. И не трогаем! А почему не трогаем? Указание есть потому что. А деньги брал и брать буду! Пусть лучше детям моим достанутся, чем эти на блядей стратят! Сиди, я сказал, пусть идет!
Тот же, о ком шла речь, уже миновал стражей порядка и спустя несколько минут растворился в бледном полусвете улицы.
— Поехали, — сказал Михалыч.
— Куда? — удивился молодой. — Нам же еще почти час.