Двое мужчин остановились у забора из ржавой металлической сетки.
— Хорош домик! — прогудел один, высокий, широкий в плечах, чернобородый, в круглой каракулевой шапке. И, хрупая сапожищами по свежему снегу, пошел к калитке.
Второй, пониже ростом, потолще, в полушубке белом, в барсучьей с хвостом шапке, обогнал первого, распахнул железную дверь с провисшей ниткой колючей проволоки поверху.
— Пожалуйте, батюшка!
Первый кивнул величественно и, подбрасывая коленями полы длинного старомодного пальто, направился к дому. Но не дошел. Остановился метрах в семи от четырехступенчатого, под навесом (снег сверху — как белая разбухшая подушка), крыльца, благосклонно оглядел строение.
Дом и впрямь был хорош. Двухэтажный, выкрашенный любовно в три цвета: голубой, белый и желтый, с резными наличниками. На двускатной крыше — шестиугольная башенка с флюгером, труба с железной «шапочкой» — от снега.
Толстяк в полушубке, топая след в след по дорожке, круглобокой впадине между сугробов, подоспел, встал рядом с высоким, потер варежкой нос.
— Почем просят, Степаныч? — спросил первый хорошо поставленным гулким басом.
— Двести пятьдесят тысяч, батюшка! — Щеки у толстяка уже раскраснелись, но полушубок на груди был не запахнут, выдавая привычного к морозу человека.
— Долларов?
— Рубликов, отец Егорий! — Степаныч хихикнул от удовольствия, даже прижмурился. — Деревянненьких!
— Это как? — Высокий глянул сверху, строго. — Не много?
— Это батюшка, бесценок! Десятая часть от настоящей цены!
— Шутишь?
— Как можно, отец Егорий! — И снова хихикнул.
Высокий повел цепким взглядом по торчащим из сугробов яблоням. С трех сторон, вдоль забора, тесным строем стояли молодые темно-зеленые сосны. За соснами, дальше, поднимались скучные грязно-белые кирпичи двенадцатиэтажек. С третьей стороны — занесенный снегом пустырь.
«По какой же причине уцелел сей сказочный домик в пучине спального района?» — подумал отец Егорий, стиснув в кулаке черную с проседью бороду. А вслух спросил.
— Участок, поди, соток тридцать?
— Тридцать семь, батюшка! — Толстяк в полушубке так и лучился от удовольствия.
Фукнул ветер, и флюгер над башенкой — жестяной чертик, показывающий нос, — развернулся навстречь.
Высокий глянул на чертика сердито из-под щетинистых бровей.
— Что ж не снесли? — спросил он.
— Темное дело, — отозвался Степаныч. — Годика три назад — собирались. Садик детский планировали. Да что-то не сладилось. Затем два агентства на него зубы точили. Одно разорилось, а второе даже проект приготовило: на кондоминиум.