Однако ж перед отъездом нашим я была - едва не в опасности! Вообрази, что томный Н*, побывав шесть или семь раз у нас в доме, вздумал написать ко мне любовное письмо!.. Бедный молодой человек!.. Он так хорошо умеет говорить с женским сердцем; так хорошо льстил моему самолюбию, не говоря ни слова, а только смотря на меня и на других женщин! Можно иногда сносить нескромные взоры, но дерзкое письмо требовало решительных мер: ему отказано от дому! [Надобно вспомнить, что это было в старину; по крайней мере очень давно.] По обыкновению своему я принесла к графу новое любовное объявление, написанное, как водится, на розовой бумажке [Опять старинное! Ныне уже не пишут в таких случаях на розовых бумажках]: по обыкновению своему, он не читал его, а спрятал в бюро, сказав, что дает мне слово прочесть в деревне, от скуки, все нежные эпистолы* моих несчастных селадонов*. Шутка недурна! Граф иногда забавен и с некоторого времени бывает почти ласков. Можно сказать, что мы живем с ним душа в душу - с той минуты, как я перестала искать в нем души!.. Он хотел в удовольствие мое взять с собою в деревню италиянского певца и еще двух или трех музыкантов: я отказалась - музыка приводит меня в меланхолию; а в уединении это действие может быть еще сильнее... Думаю бросить даже и романы: на что волновать мечтами сердце и воображение, когда спокойствие должно быть моим благополучием?.."
Последних десяти строк мы никак не могли разобрать: они почти совсем изгладились от времени; такие беды случаются нередко с нами, антиквариями! Но читатели имеют уже легкую идею о характере, уме и правилах Эмилии. Надобно сказать что-нибудь об ее наружности: в женщинах это не последнее. Они сами в том уверены, - и добродушная из них простит всякое злословие, кроме неосторожного слова насчет ее красоты... Я видел милый портрет графини... "Но живописцы такие льстецы!.." У меня есть другое свидетельство. Герой мой доныне говорит с восторгом о голубых ангельских глазах ее, нежной улыбке, Дианиной стройности*, длинных волосах каштанового цвета... Читатели опять могут остановить меня замечанием, что воображение романических голов стоит всякого льстеца-живописца... И то правда; но я решу сомнение, объявляя наконец, что еам граф Миров, который в глубокой старости познакомился со мною, хваля какую-нибудь прелестницу, всегда говаривал: "Она почти так же хороша, как была моя графиня в молодости". Свидетельство мужа о красоте жены принимается во всех судах: итак, читатели - вдобавок к голубым глазам, к нежной улыбке, стройному стану и длинным волосам каштанового цвета - могут вообразить полное собрание всего, что нас пленяет в женщинах, и сказать себе в мыслях: "Такова была графиня Мирова!" Имею доверенность к их вкусу.