И снова жизнь Антонины превратилась в сплошной ад. Спасало лишь то, что дочь жила вдалеке… Но Антонина с ужасом ждала дня, когда Галина приедет. Каждый ее приезд мог означать для Антонины конец жизни. Она не могла понять, откуда у дочери такое навязчивое желание – убить ее. Да, она была не самой лучшей матерью, но ведь бывают и куда хуже! Их-то не убивают! А может, все-таки "эта" Галка ей и не дочь вовсе, а вместо нее к ней приезжает кто-то неведомый в Галкином образе? Антонина хотела кричать от ужаса, хотела спасаться, но куда бежать, где прятаться – она не знала.
Она писала Галке письма, полные слезных признаний в материнской любви, пыталась разжалобить ее, пыталась в письмах вспоминать какие-то волнительные эпизоды из их прошлой жизни, из Галкиного детства… и приходила в еще больший ужас, осознавая, что вспомнить-то было особо и нечего…
Она промучилась еще три долгих года, за это время Галина приезжала три раза, и всякий раз у Антонины добавлялись седые волосы… Она ждала Галку не как дочь, а как судью и палача в одном лице… Антонина усыхала после приезда дочери даже, если ее визит проходил вполне благополучно. Но ожидание лютой расправы со стороны дочери, ожидание - вечное, мучительное, изнурительное совершенно уничтожало ее. Порой она желала, чтобы Галина ее наконец-то убила… и все бы закончилось. Может, тогда наступил бы наконец покой...
В конце концов Антонина не выдержала: Галке оставалось учиться чуть больше года, и как повернется все дальше, не знал никто. Антонина все же решилась вновь поехать в село Подгорное…
…Самсониха словно бы очнулась. Приподняла голову, устремила на Антонину немигающий и пронизывающий взгляд. Женщина почувствовала, как пересыхает в горле, и страх сжимает сердце. Теперь она ждала слов колдуньи, как подсудимый ждет своего приговора.
- Ну вот зачем ты пришла? – тихо спросила Самсониха. – Разве я тогда не сказала тебе – больше не приходи? Разве не сказала? Не могу я помочь тебе! Даже если бы и хотела.
- Господи! – вскричала Антонина тяжким стоном. – Ну кто ж тогда мне поможет? Кто меня от смерти лютой защитит? Что ж мне теперь делать-то?..
- Не знаю я, что тебе делать, - пожала Самсониха могучими плечами. – Видит Бог, не знаю. Грех на тебе страшный… неискупаемый грех. Никто тебя от него не избавит. До конца его и неси.
- Да неужто?..Да что за грех-то такой? Кому я худо сделала-то?
- А ты… не помнишь? – Самсониха даже откинулась на стуле, и он жалобно скрипнул под ее могучим телом. – Не знаешь, кому? Так может – тебе напомнить?