Поиск культурных ценностей в то же мгновение превратился в эротическую игру, так раздвигающую границы откровенности, что даже Ху Шэнбэй перестал ворочать мебель за стеной, на цыпочках вышел и ушел погулять до вечера.
К удивлению Сюэли, идея обыска не была от начала и до конца шуткой, имевшей исключительно эротическую цель: поиск принес свои плоды — в кармане хаори у Цунами-сан оказалась та самая антикварная вещица, которую он видел у детей из школы с уклоном в китайский язык, когда разыгрывал в их сценке Ли Бо. Он машинально сунул ее тогда в карман, чтобы освободить руки, и забыл отдать потом по причине сильнейшего головокружения. Впрочем, у Сюэли не возникло ни малейшего желания вернуть находку: что бы это ни было, конфисковать это именем Китая и в пользу Китая — единственно разумный поступок в этой ситуации, подумал он. Он и сейчас не понял, что это такое. Было похоже на обломок яшмового украшения, но непонятно, откуда отломано, потому что нигде не было скола: только если выпало из оправы. Он хотел определить эпоху, но не смог рассмотреть вещь детальнее, потому что контекст, в котором он отыскал ее, не располагал к вдумчивому изучению. Во всяком случае, он переложил ее из кармана Саюри к себе в карман.
— Вот эту «Зеленую птицу»… братьев Гримм… на которую мы скоро идем смотреть
балет, — начал Сюэли. — …Можно я туда не пойти?
Услышав это, Немила Гориславовна немедленно дала ему задание: сходив на балет, подробно изложить в письменном виде все отличия постановки театра Сац от собственно пьесы Метерлинка. И как ни пытался Сюэли объяснять, что эта птица в китайском переводе действительно такая сине-зеленая… ну, зеленоватая, — ничего не помогало. Под горячую руку выяснилось, что он все это время неверно воспринимал имя Немилы Гориславовны, изначально неправильно его запомнив (на самом деле она была Наина), и это стало последней каплей.
— Ничего, синие волшебные птицы луани — вестники появления Си Ван Му, повелительницы Запада, — утешил его Ди, но, выходя за дверь, не выдержал и сам заржал.
И вот теперь Сюэли сидел у себя в комнате на краешке стула и выводил: «Перво-наперво, в пьесе автора волшебная вещь представляет собой бриллиант на шапке, который должен повернуть, а в спектакле волшебной дудочкой заменили» и так далее.
— В эпоху Восточная Цзинь был один малоизвестный писатель, Лу Сян, — сказал он, обращаясь к Шэнбэю, Лю Цзяню и Чжэн Цину, которые резались в его комнате в мацзян, — который утверждал, что в абсолютно любом произведении, о чем бы оно ни было, непременно должна присутствовать такая большая птица, очень большая, огромная птица. И эта огромная птица сидит себе и ни на кого не обращает внимания, потому что ей на всех наплевать. Ни на кого не смотрит эта птица, повернулась ко всем спиной. Причем Лу Сян не указывает, что это за птица, — луань, фэнхуан ли это или другой конкретный вид. Потом наконец птица поворачивает голову и смотрит так, чуть-чуть, одним глазом. Историки литературы более поздних эпох спорили о том, подразумевалось ли под этой птицей провидение или что-то иное.