— Если я правильно помню, ваш подчиненный Аоки обязан был подать всю документацию по театру теней вам позавчера, мне — вчера. Насколько я понимаю, ни один из нас так и не видел пока ничего, кроме художественной штопки на рукаве и фривольного стишка на его веере?
— Послушайте: я из семьи, четыреста лет прислуживающей священным лисам в святилище Инари в Нагое, — сверкнул глазами Аоки. — Я умею готовить священный рис, — выразительно сказал он, резко перегнувшись к полковнику через стол. — Я был одним из немногих, кто сумел провести ритуал Идзуна. Ко мне священная лиса сама подходила и клала мне морду на колени!.. («Кавай, какой кавай!..» — простонал доктор Накао). Не вам мне говорить, когда и куда что должно быть подано.
Лейтенант Итимура даже оторвался от протокола, услышав такое. Человек из рода жрецов Инари… Говорят, что у них в саду при храме живет семьдесят пять лис, и все члены этой семьи умеют с ними обращаться. Лисы шныряют в саду по ночам, а глаза у них светятся в темноте. Что по вечерам в главном помещении лисам всегда ставится чан священного риса. И если подсмотреть, как лисы приходят его есть, простому человеку становится не по себе: ведь лисы невидимы, и кажется, что рис сам по себе исчезает, только слышатся странные звуки, вроде чавканья. Все члены этого рода обучены поклоняться лисам с малолетства. Говорят, в прежние времена лисы вступали с ними в брак и учили становиться невидимыми.
Итимура испытал душевный подъем и легкий страх, подумав о том, что ему довелось оказаться в обществе цукимоно-судзи. В костюме Курама Тэнгу Аоки выглядел просто испепеляюще, как тонкая, резко вспыхнувшая молния, хотя в его обычном облике не было ничего воинственного,
— Не надо давить на меня, господин полковник, — с напором сказал Аоки. — Я кусаюсь. После личной беседы с доктором Накао я подам в письменном виде все, что сочту нужным.
И хотя в протокол заседания штаба слова Аоки Харухико не попали, они в подробностях вошли в записки Итимуры Хитоси, дополненные еще мыслями самого лейтенанта. Впоследствии, услышав в корявом и неловком переводе Саюри про исчезающий из чана рис, Сюэли завалился от смеха на кровать, увлекая за собой Саюри, и с трудом выдавил в перерывах между приступами хохота тут же сложенный стишок:
Сонмы и сонмы невидимых лис
Жрали бесшумно невидимый рис.
В общем, на вид пусто было в дому,
Но не хотелось войти никому.
— Я как глава материкового подразделения отряда «Курама Тэнгу» горжусь тем, что в состав нашей команды входят такие выдающиеся люди, — спокойно сказал полковник Кавасаки. Разумеется, он как полковник японской Квантунской армии не мог пренебрежительно отзываться о синтоистском жреце и принес Аоки формальные извинения. Только выходя предпоследним из помещения штаба, лейтенант Итимура слышал, как полковник тихо посетовал: «Они, конечно, великие ученые и продвинутые мистики… но… как же нам с Идзуми и Ивахарой отбить и удержать лишнюю полосу в три километра?»