Дедал сел на холодный пол и в отчаянии обхватил голову руками. В тесной комнате пахло сыростью и гнилью. Мухи не давали никакого покоя. Они десятками кружили под потолком, лезли в глаза, нос, больно кусали спину. От их жужжания можно было сойти с ума. Они были настоящим бедствием, наказанием. Днем и ночью они жадно впивались в тело, залезали под одежду, копошились в волосах. От постоянного чесания у всех на руках, ногах животе появились незаживающие язвы. Из-за нездорового воздуха и высокой температуры, они начинали гнить, издавая зловоние. Это было похоже на медленную смерть. Похороненные заживо…
– Отец, я уже решил, – упрямо повторил Икар и рукой отмахнулся от назойливой мухи, кружившей у него прямо перед носом.
– Я так больше не могу. Я не верю, что нас отсюда выпустят. Ты если хочешь – можешь верить. Если мы не убежим, то сгнием здесь, как собаки. Как ты этого не понимаешь!? Павел ты согласен со мной?
Павел, лежавший с закрытыми глазами в углу на куче сырой соломы, пошевелился, почесал предплечье и усталым голосом ответил:
– Я даже не знаю. Где гарантия, что нас не убьют при побеге? Это еще более быстрая смерть.
А что, если кто-нибудь пронюхал о наших планах и предаст нас?
Икар нетерпеливо покачал головой и перебил Павла:
– Никто ничего не знает. И не узнает! Об этом знаем только мы трое – я, отец и ты. Если бы кто-нибудь что-нибудь услышал, то нас давно бы уже обыскали и бросили в яму на съедение червям. Тем более, зачем кому-то нас предавать, мы ведь никому ничего плохого не сделали? К нам наоборот относятся с уважением. Так что ты согласен?
Павел ничего не ответил, лишь приподнялся и сел рядом с Дедалом. Он думал. Что лучше? Рискнуть жизнью и попытаться бежать или терпеливо ждать дня, когда их помилуют и отпустят на все четыре стороны? Скоро ли придет этот день? И придет ли он вообще?
Его размышления прервал скрежет открывающейся двери. Надсмотрщики молча внесли кувшин с водой и три куска черствого, покрытого плесенью, хлеба. Окинув узников равнодушным взглядом, один из тюремщиков быстро обошел каморку по периметру, порылся в куче лохмотьев на полу, ничего подозрительного не нашел и, буркнув что-то своему коллеге, вышел из камеры. Второй, зажав нос и, брезгливо косясь на своих подопечных, прошел к дальней стене камеры и забрал пустой кувшин, оставшийся со вчерашнего вечера, и выскочил вслед за своим напарником.