Мало-помалу По приходил в себя. Когда он метался в постели, Мария Клемм сидела рядом с ним, гладила его по голове и прикладывала «успокаивающие» примочки к его лбу.
Сохранилось довольно много воспоминаний о дальнейшей жизни По в Фордхеме вместе с Марией Клемм и кошкой Катериной. Катерина устраивалась у него на плечах, когда он сидел за письменным столом, и мурлыкала от удовольствия. Один из посетителей сказал, что «она производила впечатление одержимой». А По принимал гостей, поил их чаем и прогуливался с ними по берегу Бронкс-ривер. Однажды он затеял соревнование в прыжках, в которых так отличался в школьные годы, отличился он и на этот раз, порвав себе гетры. Ему нравилось сидеть в саду под вишней и пересвистываться с птицами в клетках, развешанных на ветвях. Он лакомился фруктами, пил сливки и ел творог. Одному из адресатов он написал, что ему «еще никогда не было так хорошо… Я встаю рано, ем немного, не пью ничего, кроме воды, и постоянно занимаюсь физическими упражнениями на свежем воздухе».
Теперь ему предстояло возродиться для жизни. Одна причина для пьянства и отчаяния ушла в прошлое. В письме, написанном через несколько месяцев после похорон Вирджинии, он признался, что «пил до умопомрачения и почти разуверился в возможности излечения, которое пришло тем не менее вместе со смертью жены». Похоже на строчку из какого-нибудь его произведения, но все же это правда. Его мучил постоянный страх за жену. А теперь, заявил он, «на первом месте мои честолюбивые мечты». Вновь у По начала возрождаться надежда на собственный литературный журнал.
Летом 1847 года он посетил Вашингтон и Филадельфию с намерением найти подписчиков и разместить свои статьи в местных журналах. Его видели в саду Епископальной школы в Вирджинии и уговорили прочитать «Ворона», чтобы «доставить удовольствие присутствующим». Так как рядом не было Марии Клемм, то, несмотря на искреннее его желание удержаться, По опять запил. Вернувшись в Фордхем, он написал приятелю в Филадельфию: «Без вашей помощи, оказанной нужным образом и в нужный момент, скорее всего, я бы уже умер и не смог написать вам это письмо…» Он сообщал, что был «ужасно болен — настолько, что „единственное, о чем я мечтал, это добраться до дому“». «Болен» По был часто. Это эвфемизм, которым он заменяет слово «пьян». Никакими силами его нельзя было теперь оттащить от бутылки. Связь между его желанием не поддаваться слабости и его поступками, как между его фантазиями и реальной жизнью, была нарушена и теперь образовывала брешь. Воображение с легкостью порождало слова, но действовал он, повинуясь потребности и случайной силе желания.