я пойму: по свече в три накала
я умею читать этот код.
СТОРОЖ
Разве я сторож брату моему?
Ветхий Завет
Шагами вымокшую тьму
прошив по улочкам горбатым,
я вдруг пойму: я сторож брату,
я сторож брату моему,
который княжит надо мной,
каштанами давая плату,
мой первородный брат родной!..
Я запоздалый сторож брату:
он старше библий на Руси
и сам, как Библия живая,
где Днепр, как рана ножевая,
струится память оросить.
Я за него не умирал,
а он за нас горел и падал,
и тыщи душ своих терял,
и правды прах он в землю прятал.
Не потому ль росли холмы,
где нимбы фонарей в сиянье
нас допускают к покаянью,
пока, прохожий, живы мы?
Пятикнижие
ПРОЗА
Сергей Лукьяненко.Новый дозор. - М.: Астрель, 2012. - 380 с. - 120 000 экз.
Вот и дожили мы до "Нового дозора", который пришёл за "Последним" и ни в чём ему не уступил. Сюжет такой же захватывающий и, за исключением, как всегда, нескольких обидных прорех, более-менее сведённый воедино. Финал так же оставляет измучившегося от переживаний читателя в лёгком недоумении и с ощущением, что его как-то очень хитро надули. Размышления о сущностной неразличимости Света и Тьмы по-прежнему выступают полновесной и самой скучной частью книги. Появилось новое: назидательные рассуждения о язвах российского прошлого и настоящего, во-первых, участились, во-вторых, уже никак не могут быть выданы за мысли главного героя - это публицист Лукьяненко в чистом виде, хотя и прячущийся за интересом к теме "Патриотизм у Иных". Впрочем, писатель никуда не делся, поджидает рядом и объясняет нам, что герою ничего не грозит, пока автор от него не устал. А значит, мы, вероятно, ещё увидим, как Антон Городецкий из Высшего мага дорастает до Великого, - а там, глядишь, и следующее поколение подоспеет.
ПОЭЗИЯ
Иван Щёлоков.Время меняет смысл. - Воронеж: Центр духовного возрождения Чернозёмного края, 2011. - 288 с. - Тираж не указан.
Почему-то многие поэты в провинции не пожелали узнать, что рифма в стихах - это старо и что мысли все сказаны, остались настроения. Они всё равно пишут в рифму, пишут осмысленно - и получается хорошо. А в случае Ивана Щёлокова - очень хорошо. Трудно сказать, что производит большее впечатление в его стихах - гибкая, искусная форма или глубокое небанальное содержание. Однако когда от находчивых рифм и разнообразных ритмов он переходит к верлибру, это не мешает ему оставаться мастером. Вот ещё что приковывает внимание в Щёлокове: он серьёзен и на удивление нормален. Он пример того, как человек может живо обдумывать тягостные темы и не уйти в ироничную интеллектуальную меланхолию; может тонко, иногда горько чувствовать, любить женщин, сострадать - и нигде не впасть в глумление или слезливость. Для него нет пропасти между прошлым и настоящим. Щёлоков живёт в стране, где "раньше рождались классики", и хочет, чтоб они рождались и впредь. Читаешь - и верится.