Мясистое, с крупными чертами лицо его было гладко выбрито. Между пухлыми розовыми губами светился ряд золотых зубов. Темные щелки глаз под белесыми бровями показались мне очень знакомыми — они были точно такие же, как и у старика со слуховой трубкой.
Я догадался, что навстречу нам шел сам Штейнбок.
— Рад, что вы приехали, господин комендант, — голос у него был низкий и немного сипловатый. — А я только что хотел навестить вас сам.
— Вот как? — Крайнев вышел из машины. — И чему же я был бы обязан такой честью?
— Да вот мы здесь решили, что ждать больше нельзя. Эти люди слишком долго работали, и они должны получить свое. Почему, собственно, мы должны ждать распоряжение свыше? Разве нам здесь не виднее, что нужно сделать, чтобы восстановить справедливость? Мы всегда жили одной семьей, сообща вкладывали свой труд в нашу землю.
— Подождите, подождите, — остановил его Крайнев, — я что-то не совсем понимаю, о чем вы говорите.
— Господин Штейнбок решил провести реформу сам.
Мы обернулись. Позади стояли Ринге и еще несколько батраков. Штейнбок нахмурился:
— Вы получили свое и идите. Здесь решится вопрос и без вас.
— Одна из особенностей реформы как раз заключается в том, господин Штейнбок, что ни один вопрос не решается без них, — Крайнев кивнул головой в сторону Ринге и его друзей.
— Мы тоже так думаем, — Ринге остановил жестом руки тех, кто хотел отойти. — И лучше подождем, что скажет настоящая реформа.
Штейнбок горько усмехнулся.
— Этот человек никогда не был доволен. Я столько лет содержал его брата, в трудные минуты он и сам кормился около меня. Сейчас я ему даю больше, чем другим, и вот благодарность…
Морщинистое лицо Ринге потемнело. Сжав кулаки, он шагнул вперед:
— Мне не нужно подачек, господин Штейнбок. Мой брат оставил половину жизни на вашей земле, да и моих соков в ней немало.
Ринге круто повернулся и зашагал по двору.
— Видели, господин комендант, все довольны, только что благодарили меня, а один человек готов все испортить.
— Так о чем здесь все-таки идет речь? — спросил Крайнев.
— Дело в том, господин комендант, что я прекрасно понимаю благотворные последствия социальных перемен. Мы в старых условиях были бессильны что-либо изменить, провести какие-то оздоравливающие мероприятия. Но теперь… Теперь у нас самое широкое поле деятельности.
— Господин Штейнбок, — перебил Крайнев, — исторические факты и сопоставления меня не интересуют, я все еще не знаю, что здесь происходит.
— Я решил восстановить справедливость, господин комендант. Свой второй дом мы уже передали под организацию коммуны. Теперь я хочу отдать тем, кто помогал мне работать, излишки земли и инвентарь. Имею ли я право на это или комендатура будет чинить мне препятствия?