Он предчувствовал что-то очень, очень плохое.
Внутри не оказалось ничего, кроме фотографии.
На фотографии — он и Люси Энебель, выходящие из его квартиры. Наутро после ночи, которую Люси провела у него.
Голову Люси они обвели красным фломастером.
Шарко кинулся к мобильнику, дрожащими руками набрал номер молодой женщины.
Как и раньше, в трубке — ни звука, будто такого номера не существует.
Да, и это тоже они — Шарко был уверен, это они. Тем или иным способом они заблокировали симку ее сотового.
В следующую минуту все еще дрожавшим пальцем он набирал телефон отеля «Дельта-Монреаль». Ему сказали, что в номере мадам Энебель никого нет, а ключ у портье. Шарко прокричал, что у него срочное сообщение для мадам Энебель, необходимо, чтобы она ему перезвонила, как только вернется в гостиницу.
Он повесил трубку, обхватил голову руками, сильно сжал.
Он думал, что убережет Люси, отправив ее за океан.
Он, наоборот, изолировал ее.
И теперь она одна в волчьем логове.
Полчаса спустя, не зная, что предпринять, он постучался к своему шефу, Мартену Леклерку. Тот жил в Двенадцатом округе Парижа, близ Бастилии.
Было около двух часов ночи.
В начале седьмого Люси сидела лицом к лицу с хранительницей архива в той же пропахшей старыми бумагами и давними историями комнате. Протянув Люси список серых сестер, все еще проживающих на территории монреальского приюта Милосердия, Патриция Ришо нервно затеребила висевший на цепочке медальон — образок Девы Марии. Люси углубилась в чтение списка. В этой бумажной пещере царила странная атмосфера: одновременно давящая и накаленная.
Палец Люси, двигавшийся вдоль списка, замер на одной из строчек.
— Она еще здесь. Сестра Мария Голгофская… Восемьдесят пять лет. Но жива.
Люси откинулась на спинку стула, с облегчением вздохнула. Эта старуха, отдавшая жизнь служению Господу, общалась с Алисой Тонкен. Вполне возможно, ей известна хоть какая-то часть правды.
Страшно довольная, Люси устроилась поудобнее и стала внимательно слушать рассказ Патриции.
— В те годы, которые вас интересуют, общество не прощало рождения внебрачного ребенка. Женщины, которые с этим не считались, становились отверженными, даже родители отказывались от них. И поэтому, забеременев, они обычно уезжали из родного города задолго до родов и тайно разрешались от бремени за стенами религиозных организаций.
Люси машинально обводила и обводила в блокноте имя «Алиса Тонкен». Лицо девочки преследовало ее, она знала, что старый фильм, увиденный впервые в «карманном кинотеатре» Людовика, надолго останется в ее памяти.