Успокойся и подыграй им. Успокойся и подыграй им.
Эти слова Ханна повторяла про себя, словно мантру.
Гнев, вскипавший в ней всякий раз, когда она вспоминала, что ее использовали, был здесь не к месту. Паника, от которой у нее пересыхало во рту, когда она представляла себе, что ее еще ожидает, здесь тоже не сулила ничего хорошего. Завтра приедет Тери, чтобы забрать ее. Она увезет ее от всего этого. И Ханна больше никогда сюда не вернется. И все закончится.
Успокойся и подыграй им. Успокойся…
В доме произошли перемены. Теперь главной здесь стала Джудит Ковальски; она забрала себе ключи от ее спальни и периодически заглядывала, выискивая признаки возможного неповиновения. Общительность, которую она демонстрировала, будучи Летицией Грин, сменилась деловой назойливостью. Джудит Ковальски была строгой, холодной и без чувства юмора. В своей серой шерстяной юбке и таком же свитере, пусть и очень дорогих, она выглядела профессиональной тюремной надзирательницей.
— Мне, как и прежде, называть вас Летицией? — спросила у нее Ханна, когда женщина вернулась в комнату, чтобы забрать поднос.
— Как тебе хочется, — отрывисто ответила та, сразу отбив у нее желание продолжать разговор. — Ты мало съела.
— Я не голодна.
Джудит лишь пожала плечами, взяла поднос и, выйдя из комнаты, закрыла за собой дверь. Ханна ожидала услышать звук поворачивающегося в замке ключа. Когда этого не произошло, первое, что пришло ей в голову, была мысль о том, что Джудит просто забыла это сделать. Но потом она поняла, что, возможно, они ее проверяют. Поэтому Ханна специально оставалась в комнате, спускала воду в унитазе, лежала в ванне до тех пор, пока вода полностью не остывала, и четверть часа расчесывала волосы, пока кожа на голове не начинала болеть.
В одиннадцать Джудит Ковальски снова заглянула в ее комнату и объявила, что через час у них будет ланч в гостиной.
— Я, наверное, его пропущу, — ответила Ханна. — Я не хочу есть.
— Как пожелаешь. Мы готовили и на тебя, так что спускайся, если передумаешь.
Она опять резко развернулась и вышла из комнаты. И опять не закрыла дверь на ключ.
Ханне на самом деле не хотелось есть. Теперь ей было необходимо время, чтобы побыть одной, чтобы поразмыслить над событиями последних двадцати четырех часов и над тем, что будет с ней и ее ребенком. Она не была уверена, что полностью поняла всю ту научную тарабарщину, которую нес доктор Йохансон, и что вообще хотела в это вникать. Разговор о ДНК и эмбрионах в сочетании с религиозными пророчествами еще больше сбил ее с толку и напугал. Ей было понятно только одно: если яйцеклетка в ее матке была каким-то образом изменена перед имплантацией, как-то генетически подправлена, то Маршалл и Джолин не могли быть родителями этого ребенка. Это был не их ребенок. Она имела на него право, как и все остальные. Разве не она вынашивала его, кормила, защищала?