Все в наших краях ядовито. Вернее, все то, что дико, свободно растет. Не станем мы лист подорожника класть на случайную мелкую ранку, в жуткий нарыв обратится тут же она. С дикой яблони плод не сорвем, опасаясь корчей смертельных. Сирени цветущей запах вдохнув, резвый на землю падет жеребенок и околеет мгновенно.
Смущены? И напрасно! Часто ль вы падали сами на землю, рвали и ели невинную в вашей земле зеленую колкую травку, что щиплют лениво коровы? Бьюсь об заклад, что ни разу в голову вам не пришло завтрак устроить из трав, что растут под ногами. Так же и мы — диких плодов не едим, запах цветов полевых не вдыхаем. Наши далекие предки в позабытые уж времена вывели злаки, пригодные в пищу: съедобную, сытную рожь, золотую пшеницу, ее мы назвали «культурной». Возле наших домов, за плетнями, чудные зреют яблоки, вишни и белые груши. Есть во дворе и кофейного цвета розы у нас, не источают они никаких ароматов. Но они-то и пища тучных наших коров, а уж запах и вкус молока напоминает и розу, и кофе. Заборы вкруг наших домов — символ и знак, они отклоняют отраву, довольство надежно храня.
Хуже, когда омрачаются ясные дни тучами наших раздоров. Сколько бессонных ночей помню я, проведенных в охране колодцев, в бденье полночном, в тревоге, чтобы обиженный мною сосед в воду не бросил дикого лука стрелу, от которого с рвотой кровавой тело мое быстро извергнет и жизнь.
Также не жнем никогда мы окраины наших полей, слишком легко подменить там пшеницу культурную дикой. Путнику мы оставляем края нашей нивы. Ведь изначально риском наполнено странника существованье. Опасностью больше одной или меньше. Много ль значит она для него, его ненадежная жизнь?
Выше всего почитаем мы силу янтарного нашего меда, плода золотистых, привольно летающих пчел. К ним уваженье не знает предела. И осторожность, конечно. Встреча с пчелой непредсказуема может быть и чрезвычайно опасна, как с дуэлянтом заядлым бесстрашным, что острой рапирой своей многих отправил уж в ад или в рай, смотря по заслугам.
Но нет и не будет народа на свете счастливей, вольнее, чем наш. Молоды мы, озорны и беспечны. Кометою яркой в празднествах буйных проводим мы дни наших жизней недлинных. Если ж хандра, иль болезнь, или старость, или напасть другая коснется коростой своей лучезарного существованья, мажем на хлеб мы сладчайший наш мед, вкушаем и умираем во сне.
Чудный, божественный край! Благословенная жизнь!
Когда в маленьком городке начинается экономический бум, все словно сходят с ума. Так случилось в городе N. с населением не то сорок, не то тридцать тысяч душ. Глупая молодежь катала гигантские бобины медных и оптоволоконных кабелей, пожилой алкоголик, бормоча проклятья, дрожащими руками припаивал жилу за жилой к миниатюрным совочкам большого круглого разъема. Даже на станциях городского метрополитена через всю платформу тянулись провода, вдоль которых бегали ошпаренные возможностью заработать женщины. Ожил рынок недвижимости. Г. купила, наконец, трехкомнатную квартиру. Не было ничего неестественного в том, что покупке радовалась не только она, но и миловидный молодой человек, назвавший себя смешным словом «риэлтор», которое он, представляясь, употребил, добавив его через запятую к своим имени и фамилии. «Такой не сумеет обмануть, даже если захочет», — решила она. Особенно радовало, что из окон квартиры было видно море. Когда она пришла во второй раз полюбоваться своим приобретением, то обнаружила особенность, не замеченную ею при покупке: комнаты не сообщались между собой, и чтобы перейти из одной в другую, нужно было выходить на улицу. «Он по ошибке продал мне вместо одной трехкомнатной три однокомнатные квартиры, — подумала Г., — ничего не поделаешь — судьба».