– Могли бы и более широкой колонной двигаться. Слишком растянулись. Я две мины активирую, передовой отряд накрою. А больше половины, наверное, отойти сможет.
– Пусть отходят. Там ты из этой половины еще половину накроешь.
– Все равно, приятнее, когда сразу, одним ударом.
– Пулеметы к бою! – прозвучала моя команда.
Я специально не предупреждал, что стрелять следует после взрыва. Офицеры и так это знали. Только вот пулеметы бы им хорошие, со сменным стволом... А у «РПК»[6] ствол перегревается слишком быстро, в результате чего для плотного боя его трудно назвать идеальным оружием. Но «за отсутствием гербовой», как говорится...
Андрюша Бубновский ситуацию всегда чувствовал и тянул время, не торопясь нажать кнопку на своем пульте. Дал бандитам пройти дальше, чтобы взрывом разорвать банду на две части и подставить передовую под пулеметные и автоматные очереди.
Так все и произошло. Я только собрался дать команду «Пора!», как старший прапорщик сам себе сказал ее же:
– Пора!
И, поскольку я не возразил, он приподнял перед собой пульт, положил палец на кнопку, а сам стал всматриваться в склоны тех сопок, где установил мины. Хотел проконтролировать, как сработает взрывчатка. Бубновский хладнокровно наблюдал, как вздрогнула земля и ситуация непоправимо изменилась. Колонна остановилась и замерла в страхе, ошеломленно наблюдая, как два противоположных склона холмов, между которыми шла колонна боевиков, полыхнули красно-черным огнем, а потом и белым пламенем. Его давала алюминиевая пудра, и пламя это было длинным и стремительным. Облако огня, копоти и пыли не сразу позволило рассмотреть, насколько удачными были взрывы, но мне, как командиру, засматриваться долго не следовало.
– Огонь! – крикнул я во весь голос.
Раздался сухой треск рваных, сливающихся в один звук автоматных очередей. Казалось, что по наклоненной стиральной доске катают горох. Передовой отряд боевиков попал в сложное положение. Уцелев от взрыва, еще не решаясь бежать туда, где не осели дым и пламя, они больше никуда бежать не могли и, замерев, падали под кинжальным огнем. Опытных боевиков в передовом отряде, наверное, не было, потому что любой обстрелянный человек уже после взрыва просто упал бы на землю и лежал без движения. Это давало хотя бы иллюзию временного спасения.
Выставив свой автомат прикладом в землю, я вставил в ствол «подствольника» «гранату-лягушку»[7]. Навесной выстрел послал ее в место, где ни одного стоячего бандита уже не оказалось. Но мертвым от лишнего осколка боевик не станет, раненого осколок добьет, прекратив мучения, а того, кто залег и не шевелится, еще как заставит зашевелиться, если не убьет сразу. Однако вины своей я не чувствовал. Я предупреждал. И еще раз предупредил, хотя те, к кому мои слова относились, меня не слышали: