Спустившись до половины стены, я спрыгнул на камни, чтобы не оставлять следов. Потом двинулся сразу в поле, но убедился, что земля вокруг камней сырая и следы все же остаются. А я следов оставлять не люблю – это уже профессиональное. Значит, придется возвращаться позже и что-то придумывать. Но это после того, как дело будет завершено. Пока же я, будучи еще далеко, уже сосредоточился на скрытном передвижении, чтобы войти в ритм и потом не допустить ни звука – ни при перебежках от куста к кусту, ни при переползании от одного островка травы до другого, когда окажусь близко от противника.
Дистанция – два с половиной километра. Для пешего хода нормального человека – полчаса до места. У офицеров спецназа свои нормативы. И потому, сделав несколько перебежек по самым низким местам и пригибая голову там, где трава была недостаточно высокой, я старательно обходил открытое пространство и выбирал маршрут так, чтобы меня по прямой от машины не отделяли никакие кусты или лесочки. Однако чаще я выбирал места, чтобы между нами была преграда, лишающая обе стороны возможности заметить друг друга. Но я-то знал, куда мне смотреть, и в любой момент мог взять в сторону, чтобы увидеть то, что мне хотелось. Противнику я такого удовольствия не доставил. И уже через десять минут перебежал дорогу буквально в двадцати метрах позади «Кайенна». Там был поворот, но я миновал его, чтобы посмотреть на машину. Среагировать на мое передвижение, даже если кто-то в этот момент смотрел в зеркало заднего вида, было невозможно. Можно было только уловить движение. Но и ветки деревьев на ветру тоже неспокойны. И высокая трава колыхалась.
Здесь все было спокойно. Единственное неудобство заключалось в трубке «мобильника». Звонок я, разумеется, давно уже переключил на «виброрежим», и теперь трубка со скрипом подрагивала в кармане, приглашая меня ответить Но так близко от машины я говорить не рискнул, да и сам отвлекаться не пожелал, так что звонки проигнорировал. Я предполагал, что полковник Мочилов, зная, куда я пошел, звонить не станет. Наш начальник штаба батальона, через командира бригады передав меня начальнику управления, уже, наверное, умыл руки и звонить мне был не должен. Так полагается в спецназе ГРУ: если задание контролируется высшими органами, другие должностные лица, пусть и входящие в непосредственное руководство, в дело вмешиваться не могут и даже вопросы задавать не вправе. Василий Лукич знает, что во время работы звонок может помешать.
Выходило, что «товарищ генерал», носящий звание подполковника внутренней службы, снова начал нервничать после одного или нескольких звонков с места, где меня ждут. Но теперь, после моего молчания, должен сообразить, что я еду к месту встречи. Видимо, лжегенерал это и сделал, потому что я, уже находясь рядом с «Порше», услышал, как у одного из капитанов заголосила яркой восточной мелодией трубка. Разговаривали на своем языке, который я одинаково мог принять и за вайнахский, и за средневековый татаро-монгольский. Но кое-что полезное я для себя из этого диалога все же извлек. Тот, что разговаривал, убрал трубку и крикнул несколько фраз, не выходя из машины. Ему отозвались метров с пяти, из кустов, подтвердив мне, что я иду в верном направлении. Капитаны разговаривали между собой, а где-то рядом, как будто передразнивая их, каркали две вороны. Хорошо еще, что не надо мной каркали. Но вороны – это вообще-то не сороки. Вот если сорока привяжется, будет трещать над головой, пока ее не пристрелишь. Выдает вместе с потрохами. Вороны же не такие навязчивые. Они даже понимают, когда их шуганешь, в отличие от многих людей. В отличие от тех же четырех капитанов милиции... Только вчера я на МКАДе перепугал четверых молодых парней, теперь им на смену пожаловали четыре капитана. Ну, да это их беда. Смерть идет навстречу всем, кто ее ищет. Даже если это не старуха с косой, а просто Саня Смерть, капитан спецназа ГРУ...