– В машину, – грозно потребовал Воронец и повернулся ко мне спиной.
– Мне дозволено будет взять с собой хотя бы туалетные принадлежности? – спросил я у его спины. Полковник повернулся.
– Где?
– Дома рядом с умывальником пакет лежит. И полотенце рядом висит.
Воронец кивнул бойцу группы захвата. Тот быстро сбегал, принес пакет и повесил на ствол автомата полотенце, в некоторых местах еще влажное.
– Это мамино полотенце. Мое – рядом...
– Обойдешься этим, – распорядился старший следователь и пошел к машине.
Я спокойно двинулся за ним мимо отца Василия, который с двумя старушками и двумя молодыми парнями стоял за забором и молча наблюдал за происходящим. Должно быть, нервничал и волновался за меня и маму, с которой по-хорошему сдружился.
– Мы за вас, Александр Викторович, молиться будем, – пообещал священник.
Старший следователь глянул на иерея в упор, но ничего не сказал. Только понаблюдал, как отец Василий перекрестил меня, благословляя. Наручники не помешали мне сложить ладони чашей, как положено держать их при благословении.
Подошли к «Газели». Воронец сел, естественно, на переднее пассажирское сиденье. Мне открыли боковую дверцу и зачем-то пригнули голову. Насмотрелись американских фильмов. Там полиция так сажает в машины преступников из опасения, что те себе голову о машину разобьют. У меня такого желания не возникало. Но голову я наклонил и сел на то сиденье, к которому меня подтолкнули.
Однако сразу поехать не получилось, потому что из второй машины вышел человек, обвешанный тремя фотоаппаратами, зашел за калитку и стал снимать в разных ракурсах мою машину. Особенно тщательно сфотографировал номер. Я-то знал, для чего это делается, но старшему следователю предпочел не говорить. Пусть себе голову поломает.
Воронец и так нервничал. Даже потянулся и нажал на кнопку звукового сигнала, поторапливая фотографа. Зачем нужна была вторая машина – бог весть. Можно было ограничиться и одной. Но Воронец предпочел ехать на двух. В них, понятно, помещалось больше бойцов...
Водители на «Газелях» были аховые, и так берегли свои подопечные транспортные средства, что ехали через деревню ползком.
– Чему улыбаешься, капитан? – спросил меня обернувшийся старший следователь.
– Мечтаю, – сказал я просто.
– То, что ты мечтательный, это хорошо. И о чем размечтался?
– Думаю, что буду с деньгами делать.
– С какими деньгами?
– Которые я у вас отсужу. Когда меня выпустят, я, конечно, подам в суд и потребую компенсации морального вреда. Меня перед всей деревней повели в наручниках, как преступника. За это вам придется заплатить.