Он на автомате проделал все, что требовалось от него в билете, с каким‑то особым наслаждением осознавая то, что не сделал ни одной помарки. Что будет дальше, принципиального значения уже не имело.
А дальше все было максимально прозаично. Глава комиссии нарочито медленно поднялся со своего — ни дать, ни взять — трона и глухо уточнил несколько щекотливых моментов биографии Дрейко. О самом ходе экзамена он не проронил ни слова. Дрейко, которому уже порядком надоела вся процедура, оперся о стол преподавателей и с равнодушной миной стал отвечать. Впоследствии он удивлялся сам себе: обычно, когда ему было что‑то очень нужно, он пускал в ход лесть, уговоры и шел до конца, сразу угадывая характер человека. А в тот момент ему было настолько гадко и унизительно, что он молча подтвердил то, от чего следовало бы отречься, и дал не правильные с точки зрения его прежней философии жизни ответы на остальные провокационные вопросы. Спокойно рассказав о том, каким образом он стал Пожирателем Смерти и при каких обстоятельствах он де–факто перестал им быть, он кратко упомянул о своем участии во Второй Битве и замолк.
К его удивлению, за столом началась оживленная дискуссия, мнения профессоров явно разделились. Однако он почему‑то нутром чувствовал, что его дело проиграно в самом начале, потому что здесь верховодили вовсе не его защитники — низенькая волшебница в темно–синем одеянии и лохматыми седыми кудрями и два ее соседа, которые показались Дрейко пожилыми близнецами. Слово оставалось за председателем, и он вынес отрицательный вердикт, что‑то прибавив насчет следующего года. Но Дрейко не дослушал: он отвесил излишне почтительный полупоклон и вышел из экзаменационного кабинета. Собственные шаги звучали для него как‑то чересчур громко и неестественно, пока он пытался найти выход из здания. Впрочем, Фульменгард был устроен достаточно просто, чтобы избежать подобных проблем, и через три минуты ему в лицо ударил поток солнечных лучей, настолько ярких, что он отшатнулся и прикрыл глаза ладонью.
Что такое было написано у него на лице, он не знал, но Поттер не стал задавать никаких лишних вопросов, жестом остановив словоизвержение Грейнджер, которая тут же принялась вспоминать все, что успела изучить за всю жизнь о правах и обязанностях абитуриентов. Слушать ее было выше его сил. Он позволил себя проводить до ограды, затем коротко рассказал о том, что с ним произошло, и попросил ничего не предпринимать и временно его не трогать.
Самым странным было то, что он даже не сделал попытки вернуться и требовать чего‑то или доказывать. Он просто перевернул страницу жизненного календаря с твердым намерением больше к ней не возвращаться. Это было настолько редким явлением в его жизни, что этот день для него завершился в кабаке в Косом переулке, где он кутил до утра и перезнакомился чуть ли не со всеми ночными бабочками этого района. Одной он всерьез предлагал выйти за него замуж и сбежать на край света. Вполне возможно, что именно этого ему в тот момент и хотелось. Проснувшись утром с гудящей шеей на деревянном столе в позе лотоса, он попытался отнестись к ситуации с юмором. Какое‑то время у него это даже получалось. Но возникшая в его жизни сразу вслед за этим невообразимая кутерьма надолго отбила у него охоту так глупо проматывать деньги.