Когда они вошли под сень первых деревьев, из зелени высунулась сморщенная физиономия господина Сурхата Барджатии.
— Иди сюда, старый хрен, — велел Миша.
Проводник покорно выбрался из кустов и, стеная и кряхтя, присоединился к процессии.
— Теперь моя понимай, в кого пулемета стреляла, — вздохнул Перси, растирая травмированное плечо. — Жалко не попала!
* * *
…Вспомнив эту печальную историю, Миша хотел было отвесить старикашке очередной подзатыльник (по его подсчету — уже пятый), но пожалел его и только велел:
— В наказание, господин Барджатия, будете стеречь нас всю ночь. И не вздумайте уснуть!
— Не то закопаем, petuh ty protknutiy! — ласково зевнул Покровский.
Старикашка покорно закивал. Спорить ему действительно не стоило. Ко всем известным уже грехам шкодливого ветерана пришлось приплюсовать и еще один — в ходе блиц-допроса господин Барджатия нехотя признался, что два года назад умудрился «позаимствовать на время» пару одеял у нескольких молодых людей, которых взялся провести коротким путем через джунгли. Молодые люди оказались повстанцами-сепаратистами…
…Так что по поводу пулеметной очереди Мочалка скорее всего был прав.
— Чего-то не так, — между тем заметил Покровский, ерзая по траве.
— Не так, не так… Кушать хочется, — пояснил Перси. — Потому и не так.
— А консервы на что? — удивился Миша. — Ну-ка, Андрей, достань пару банок!
Расковыряв ящик, Покровский извлек две банки и тут же вскрыл одну ножом. Остро запахло лавровым листом.
Перси громко сглотнул слюну. Даже старичок, которому вроде мяса кушать не положено, потянул носом и придвинулся поближе.
— Вилки… вот, держите. Перси, не съешь, вилка пластмассовая…
Пока Покровский вскрывал вторую банку, Миша роздал приборы. В лучах уходящего солнца, еле-еле пробивающихся сквозь густое сплетение ветвей, компания собралась вокруг импровизированного стола. Мочалка облизнулся, вздохнул.
— Пивка бы еще…
— Пивка-то ладно, разогреть бы все это дело, — буркнул Миша. — Да все ведь сырое, чему тут гореть. А! Ребята, у нас есть сухой спирт!
— V lomku! — помотал головой Бумба. — И так сожрем.
— Стой, Майкл, твоя же еврея! — внезапно заметил Перси. — А наша свинья в банках купила. Твоя такое кушать нельзя, Бога наказывать будет. Твоя Бога страшная, твоя Бога сильная!
— Здравствуйте вам! — хмыкнул Гурфинкель. — А что же я еще буду есть, листья, что ли? Нет уж, я таки намерен питаться! Ты что думаешь, моя Бога хочет, чтобы такой хороший еврей, как я, умер в страшных мучениях? Нет, лучше я буду немножко грешный еврей, чем кошерный, но мертвый от голода.