«Обезьяна?» — подумал Миша. Странная какая-то обезьяна, да и глаза, что плошки… Он вспомнил об оружии, что имелось у старика, и поманил его к себе. Барджатия опасливо подошел.
— Пистолет, — велел Гурфинкель, протягивая руку.
Это оказался старый армейский кольт, который старикан раздобыл невесть где и неизвестно когда, причем с тех давних пор практически о нем не заботился. Миша не очень хорошо разбирался в оружии, но понял, что пистолет в принципе выстрелит, хотя не мешало бы его почистить и смазать.
Вот только в кого стрелять?
— Туман, — лаконично заметил старичок.
Миша только моргнул. Этого еще не хватало! Помещение наполнялось белесой дымкой, лениво качавшейся в слабом свете луны. Внезапно из мутного марева вымахнула огромная, как показалось Гурфинкелю, метра под три, обезьяна с серебристой шерстью, в тускло светившемся драгоценными камнями ошейнике, в каком-то подобии вычурной короны на голове…
Перси охнул. Миша икнул. Господин Барджатия зажмурился.
Тварь остановилась посередине зала, чуть покачивая длинными руками и внимательно обводя взором оцепеневших искателей приключений, не иначе выбирая, кого бы придушить в первую очередь.
Старичок-проводник что-то неразборчиво забормотал и сел на пол. Миша застыл с открытым ртом, а Перси пошептал:
— Святая Дева! Она же больше, чем Мэджик Алекссон!
Обезьяна переступила с ноги на ногу, оскалила длинные желтые зубы и медленно двинулась на стоявшего ближе всех Мишу. Он тонко пискнул и выстрелил…
…Пуля прошла сквозь зверя, не причинив тому ни малейшего вреда. Обезьяна тем не менее поняла, что в нее стреляли, и, остановившись на полпути, зловеще ухмыльнулась — так во всяком случае показалось перепуганному насмерть Гурфинкелю. В лапе сверкнул невесть откуда взявшийся изогнутый нож.
— Бежим! Бежим! — заорал Миша и бросился прочь из дома, спотыкаясь о битый камень и гнилые деревяшки. За ним метнулся Перси, успевший схватить за шиворот господина Барджатию. Старичок покорно волокся по каменному полу, не успевая даже перебирать ногами.
Метрах в ста от развалин они остановились, тяжело дыша.
— Что это за чертовщина? — спросил Миша, обращаясь к проводнику.
Тот только развел руками.
— Слушай, а где… Где Покровский?!
— Там осталась, наверно… — горестно вздохнул Перси. — Небось съели ее уже… Твоя видела зубищи какие? Моя чуть не умерла!
Гурфинкель бухнулся в траву, помотал головой.
— Боже ж мой! Это мне за свинину… Но ведь я ее даже не ел! А таки жалко Покровского… Кто будет вещи таскать?
— И вещи тоже там лежат, — напомнил Перси. — Утром придется вернуться. Телу опять же похоронить, если чего от телы останется…