«Не знаю, добивает ли бортовая рация до Торжка, но до Солнечногорска должна. И чем скорее в штабе узнают эти важные новости, тем лучше. Может быть, именно сейчас волна натовских войск перехлестнула через наши границы. А может, американские танки, стартовавшие из Германии, уже подходят к Смоленску… Что дальше? Уходить в партизаны? Сколачивать народное ополчение с одним „РПГ“ на роту? — Внезапно тревога спала. — А, что бы там ни было, просто так им нас не взять!»
Вертолеты, покружив над остатками аэропорта, взяли курс на Москву. Летели низко — метров двести над землёй.
Химки уже догорали, как и гигантская пробка на въезде в город. Впрочем, много машин стояло и на противоположной стороне. «В этом месте всегда так, — подумал я и тут же поправился: — Было… В таком столпотворении достаточно загореться одной машине, как огонь перекидывается на соседнюю. И выбраться из огненной западни практически невозможно… А если люди ещё и ослепли от вспышки…» — Меня снова, как и в прошлый раз, пробил ледяной пот. Думать спокойно об одномоментной смерти такого количества людей сил не было.
Когда пролетали над мостом над каналом имени Москвы, стало понятно, что этим путем из города уже вряд ли кто выберется — та же пробка в обе стороны, превратившаяся в сплошное месиво рыжего, прокалённого огнём металла в чёрных разводах копоти.
«Сколько здесь метров? Двести, максимум — триста, если кому-нибудь повезло, то придётся переплывать. Зачем? Чтобы брести потом по улицам, где ветер несёт пепел? Бр-р-р…»
Дома вдоль Ленинградки зияли выбитыми окнами, на стенах, обращённых к центру города, я заметил «языки» копоти. Но такой всеобщей разрухи, как в центре Твери, видно не было. «Здесь масштабы другие, — начал я вычислять. — Тут до „Сокола“ километров шесть, если не больше. А вся Тверь едва ли больше восьми в поперечнике. И застройка гораздо плотнее и массивнее, соответственно ударная волна тратит больше энергии на разрушение препятствий, а для теплового излучения затенённых мест больше…»
Внезапно ожил динамик громкой связи.
— Мужики, есть сигнал! — сообщил Слава, наш второй пилот.
— Какой сигнал? Откуда? — наперебой загалдели мы, забыв, что пилоты могут слышать только подключённого к СПУ[71] Колмогорова. Ваня отреагировал мгновенно:
— Давай на громкую!
— Я двадцать пять восемьдесят один, — забормотал из динамика усталый бесцветный голос. — Нахожусь на территории части, имею больных, раненых, женщин, детей. Все, кто меня слышит, ответьте! — Я двадцать пять восемьдесят один, все, кто меня слышит, ответьте!