Лестница Иакова — оживленное сообщение
Между Небесами и Чаринг-кроссом.
Это завораживающее зрелище миллиона золотых душ, движущихся туда и сюда между небом и городом, каждая из которых неповторима и благословенна. Это видение, даруемое и тем, кто слышит музыку Лондона, нотный узор грандиозной, вздымающейся и опадающей мелодии, под которую согласно движутся все городские улицы и авеню. Город тогда создает «географию, которая выходит за пределы естественного и становится метафизической, поддающейся описанию только на языке музыки или абстрактной физики». Так пишет Майкл Муркок в книге «Лондон, город-мать». Некоторые из жителей слышат эту музыку постоянно (это мечтатели и антиквары), прочим же она доступна лишь урывками, кратковременно. Это может быть случайный жест, внезапно услышанная фраза, мимолетное воспоминание. Лондон полон таких образов-осколков: он являет нам то смех, уже слышанный раньше, то заплаканное лицо, которое мы когда-то видели, то улицу, одновременно знакомую и незнакомую.
Если пройти через Айл-оф-Догс, где ныне высится небоскреб Канари-уорф, если миновать все эмалированные панели, всю облицовку из распыленной гранитной крошки, всю посеребренную сталь и все изогнутые стеклянные стены, можно увидеть фрагменты иных реальностей. Там и сям стоят поздневикторианские пабы, фиксируя углы норовящих разбежаться улиц. Попадаются муниципальные жилые массивы 1930-х и 1970-х. Кое-где призраками выплывают куски террасной застройки XIX века. Иными словами, Айл-оф-Догс сотворен по образу и подобию всего Лондона. Некоторые новые постройки декорированы либо под викторианские склады, либо под георгианские террасы, либо под пригородные жилища XX века, усиливая тем самым ощущение разнородности и контраста. И это тоже лондонская черта. Вот почему было сказано, что в действительности существует смесь сотен городов, каждый из которых — Лондон.
Здесь сосуществуют разные миры, разные времена; Уайтхолл и Вест-Хем, Уайт-сити и Стритем, Харинджи и Излингтон — все эти районы уникальны и не похожи один на другой. Однако в последние годы XX столетия каждый из них вносит вклад в общую яркость Лондона. Если свет движется волнами, то, видимо, можно говорить об «эффекте расходящейся ряби», который состоит в распространении новизны и молодости из внутреннего ядра наружу. Лондон как бы открылся — здесь теперь больше простора и воздуха. Он просветлел. Небоскребы Сити одеты в голубовато-серебристое отражающее стекло, стирающее грань между зданием и небом; в Клаптоне и Шеперде-Буше дома реставрируют и красят.