Окнами в окружающий мир открывались в крепостных стенах ворота — Проезжие, Ильинские, Пятницкие и Затинные. Служивые, охраняя рубежи царские, садились в слободах, обрабатывали наделы, даденные им за службу, торговали, ремесленничали.
Надвое делился Воронеж: детинец — воеводский город — и посады. Каждая часть имела свои церкви. В крепости, скажем, стояли Троицкая, Соборная в честь Благовещенья пречистой богородицы с пределом Николы-чудотворца, да Никольская. Святого Николу в те поры почитали Христа пуще, посему в посвященной ему церкви колокольню развели на четырех столбах шатром, на ней же восемь колоколов — два поповых и шесть мирских.
Раскинулись в крепости воеводский двор, съезжая изба, осадные дворы для служивых людей, две житницы с хлебом, два зелейных — пороховых — погреба, оружейный сарай.
Посад мог похвастаться Пятницкой и Космодемьяновской (Воскресенской) церквями, обнесенными стеной, торговой площадью, многочисленными лавками да ларями.
Семен Иванов за заслуги воинские приписан был к детям боярским,[3] земельный надел имел. Обитал в Казачьей слободе, предпочитая жить со своими — и людишки знакомые, и при сполохе, коль беда нагрянет, легче до крепостных стен пробиться.
Вокруг нарождались слободы поменьше и победнее: Пушкарская, объединявшая десятки хозяйств пушкарей, Затинная, населенная стрелками из затинных пищалей, Напрасная. Тут же держали дворы иные воронежские помещики. Жили они в уезде, однако при набеге вражьем скрывались в городе.
Странным показался бы воронежский посад далеким потомкам Сафонки — нам, например, живущим четыреста лет спустя. Малый числом жителей, сравнительно большой площадью: ведь при каждом хозяйстве своя угода — сад, огород, выгоны, а то и луг, и пахотный надел. Дома прятались в глубине дворов, улиц в современном понятии не существовало. Они появились лишь после того, как по государеву указу здания стали ставить «у лица» двора, по ниточке — один обок другого. А тогда это были узкие коридоры в лабиринте плетней, палисадов и заборов, змеями петляющие промеж дворов, от храмов к городским воротам и раз от разу упирающиеся в тупики.
Город рос вместе с Сафонкой. Оба испытали в детстве и радости, и муки. Враждовали люто воевода Иван Кобяков с казачьими головами Иваном Арсеньевым и Борисом Хрущевым. Запретил воевода пушкарям, затинщикам да воротникам — ворот стражам — в стройке участвовать. Плотникам жалованье не платил — те и сбежали. И пошел в стольный град Москву царю Федору Иоанновичу донос: «…без плотников, государь, козаки и стрельцы города рубить не умеют, а городовой мастер Илья Котеринин на Вороножи живет без дело».