Сафонка прислушался к совету: стал за татарами приглядывать. А те скучали до одури. Привыкшим к постоянному движению кочевникам надоедало подолгу сидеть на одном месте, да еще в то время, когда более удачливые их товарищи, пошедшие с главным войском, резвились на урусских просторах.
Какой-нибудь Исуп-багатур скрежетал зубами при мысли, что его приятель Акинчей, сопровождающий Аллегат-нойона, может, как раз сейчас пробует тупым концом копья землю на подворье урусского землепашца. Ищет мягкое местечко — признак, что хозяин именно здесь устроил свою ухоронку. Тычет, тычет — и вот он, желанный тайник, а в нем — глиняный горшок, на треть наполненный серебром!
Анда — побратим Ахтотыр, наверное, отобрал у купца, заезжего с севера, шубу кунью, кою на полдесятка отменных жеребцов обменять можно.
А брат третьей жены Тутай полонил белокосую гурию с щечками нежными и румяными, как персик, и сейчас пересиливает похоть, чтобы не тронуть ее, девственной продать в гарем какому-либо паше.
А недоброжелателю Исламу вислогузому досталась не девка, а баба нестарая, и он о том не жалеет. Располовинил саблей ее сына-щенка, дабы не мешал, саму завалил на траву и вкушает из райского источника Зем-Зем под ее плач и стоны…
Горе мне, Исупу-багатуру, коему жребий несчастливый выпал кош охранять!
Завистливым глазом Исуп смотрел, как сотники и десятские уводили пленниц урусских в свои шатры, как простые нукеры, кому достались в ясырь женщины, отвязывали свою добычу от общей цепи и тут же, на глазах у всех, опрокидывали, удовлетворяя похоть.
Видели это русские и плакали навзрыд, — женщины, подростки, немногие молодые мужчины. Стариков да детей малых татары не брали — мороки много, прибыли нет. Резали им горло на месте.
Видел это и Сафонка — и каменело его сердце, закладывало уши от надсадного душераздирающего крика насилуемых и довольного уханья насильников. Сначала женщины сопротивлялись, бились об землю, рыдали в голос. Затем смирялись, покорялись тупо и безразлично. Иные даже и удовольствие получать начали. А рядить их он права не имел, не судья, сам в хомуте покорствует.
Только и оставалось, что закрыть на эти страсти глаза, о будущем со страхом мыслить да татар изучать. Впрочем, ничего нового, чего не знал раньше, он в коше не выведал.
Каждый нукер вооружен саблей, луком с саадаком о двадцати стрелах, за поясом нож. У любого всегда кремень для добывания огня, шило и сажен пять ременных веревок, чтоб ясырь связывать. Лишь самые богатые на походе носят кольчужные рубахи.
Ловки и смелы поганые в езде верховой: во время самой крупной рыси скачут с уставшей лошади на запасную, которую до того вели за повод. Скакун, не чувствуя на себе всадника, тотчас переходит на правую сторону от хозяина и бежит рядом наготове, чтобы тот мог, если нужно, вмиг поменять коня.