И вдруг чудо, явившееся к ней в образе молодого начальника стражи. Поистине трижды три раза прав величайший из поэтов Фирдоуси:
«Дни жизни превратностей много таят,
То мед в них и сладость, то горечь и яд»
Но следует что-то сказать воину, застывшему в немом поклоне.
— Ты не обманываешь, о капуджи-ага, не измываешься над несчастной женщиной, прежде чем убить ее по приказу кого-либо из шахзадэ?
— Разве я похож на лжеца и предателя? О валидэ-султан, я выбрал себе в повелители твоего сына из-за его доблести, о которой говорит вся Блистательная Порта, а также из-за твоей мудрости, равной мудрости владычицы Бархебы. И я помню, что прекрасная Мелина, не уступавшая легендарной царице Савской также и в красоте, — моя соотечественница.
По насурьмленным дряблым щекам Фатимы потекли слезы. Даже это узнал! Видно, долго рядил, на чью сторону встать, и выбрал достойнейшего господина. Такая предусмотрительность и верность заслуживают поощрения! Посмотрим же, так ли он умен и ловок в деле.
— Как намерен ты захватить престол для моего сына?
— Я расставил капуджей по всему Сералю с приказом никого к султану не впускать, даже великого визиря. Да никто из членов дивана и не осмелится явиться во дворец до утра без вызова. Я вызвал к падишаху чауш-пашу,[82] завел в караульную, убил и забрал себе буздыган — символ его власти. Созвал чаушей, представился их новым начальником. Объявил, что волей султана наследником назначен шахзадэ Мехмет. Именем падишаха приказал девятнадцати чаушам взять по отряду йени-чери, найти всех остальных царевичей и заключить под стражу в Еди-Куле. Особо доверенных телохранителей поставил у дверей султанской опочивальни и у покоев будущего нового повелителя правоверных Мехмета Третьего.
— Да ведь муж мой еще жив и может отменить твои приказы! Обман раскроется, и нам не позавидуют даже прокаженные! Сыну отрубят голову, хоть он и не причастен к заговору. С тебя живьем сдерут кожу. А меня сунут в мешок вместе с кошкой и змеей и сбросят с высокой башни в залив Золотой Рог!
— Не изволь опасаться, валидэ-султан. Лекарь-грек, находящийся всецело в моем подчинении, дал старому падишаху сильнодействующее снотворное. Мурад не вымолвит ни слова до самого вечера — а может, и вовсе никогда! Мой преданнейший слуга стоит рядом с ним и ждет лишь твоего высокого слова, чтобы прервать его затихающее дыхание. Так что в Серале отныне приказываешь только ты, о мудрейшая из женщин! А я покорный передатчик твоих повелений…
В глазах Фатимы отразился адский пламень, пальцы скрючилась, как когти ястреба, впивающиеся в фазанью тушку.