— Как вам понравится, если этот снимочек попадет в некоторые органы? Иметь такого друга, как Шамрай, — Климов, будто бы сочувствуя, покачал головой, — за это, я думаю, не поздоровится…
На фотографии был заснят Шамрай в обнимку с Прозоровым. Они сидели за столом, уставленным бутылками, а рядом какие-то полуголые, накрашенные, пьяные женщины…
— Но этого же не было, — застонал Прозоров.
— Не было, — охотно согласился Климов, — но попробуйте докажите, что этого не было. Немцы большие мастера на такие фокусы. Вот, гляньте-ка еще на это. — И Климов показал Прозорову листовку, которую гитлеровцы недавно разбросали с самолетов на нашей передовой и даже в тылу. На листовке был снимок: несколько красноармейцев и командиров сидели в уютной комнате вокруг стола, на котором было полно опять-таки бутылок с вином. Под фотографией было написано, что советские военнопленные в немецком тылу живут прекрасно.
Правда, Климов, не знал, что произошло, когда эта листовка попала в органы контрразведки.
Член Военного Совета фронта генерал Кузнецов попросил контрразведку выяснить, кто такие красноармейцы, изображенные на снимке. Расследованием по приказанию начальника контрразведки Александра Семеновича Полякова занимался капитан Морозов. Ему удалось установить, что все изображенные на снимке бойцы погибли в боях.
Листовка, как и следовало ожидать, оказалась элементарной фальшивкой, состряпанной с провокационной целью отделом пропаганды 18-й немецкой армии. Это был довольно искусный фотомонтаж, смонтированный из фотографий, найденных у погибших красноармейцев.
После доклада Полякова на Военном Совете фронта решено было нескольких погибших бойцов посмертно наградить и материалы об их героизме напечатать в армейских газетах. Так фактически провалилась эта провокация.
Об этом Климов не знал, но не знал об этом и Прозоров. Он решил, что уж если верят таким фальшивкам, как эта листовка, то снимку, на котором он сидит в обнимку с Шамраем, поверят обязательно, и тогда ему конец. Прозоров сразу обмяк. Вот оно! Пришла расплата за проклятую мягкотелость, беспринципность.
— Я с-слушаю вас… — хрипло пробормотал Прозоров.
— Давно бы так, — удовлетворенно сказал Климов.
Пока Прозоров трясущимися руками снова растапливал печку, вернулся третий, и Николаев весело сказал:
— Ну что ж, пожалуй, пора еще разок перекусить! Не правда ли, Федор Данилович?
И, как ни был напуган Прозоров, он все же понял, что третьему не очень доверяли.
За обедом опять беседовали. Теперь больше говорили они, задавали какие-то вопросы, он что-то отвечал, а что — не помнит. Сильно болела голова; порой казалось, что все это ему просто снится.