Канцлер встал на защиту американского друга.
— Поначалу он может произвести неблагоприятное впечатление. У него сдержанная манера общения и сердитый вид. На самом же деле Даллес — превосходный, честный и вполне надежный человек.
Хрущев переглянулся с Булганиным и вознамерился было возразить, но передумал.
— О вас, господин канцлер, — улыбнувшись, сказал он, — у нас думают как о воинственном человеке. Теперь оказывается, что это совсем не так.
Чуть позже Хрущев предложил Аденауэру вдвоем прогуляться по саду. Он заговорил о том, что Россия и Германия имели прекрасные отношения в 20-е годы, что они и сейчас могли бы быть более близкими и доверительными. И тут Хрущев попросил, к удивлению канцлера, помочь справиться с китайцами и… американцами. В последующие дни Хрущев трижды обращался к данной теме. Аденауэр в вежливой форме отвечал отрицательно. Вступить в подобный сговор с советскими руководителями означало перевернуть вверх дном все его политические воззрения и действия, разрушить то, что он создал за годы правления. Хрущев понял тщетность своих попыток и оставил их.
Вечером немецкую делегацию пригласили на балет «Ромео и Джульетта» в Большой театр. Аденауэр ездил по Москве на «мерседесе», доставленном из Бонна поездом. Но тут за ним заехал Булганин, и они отправились в театр в его машине.
— Стоит ли еще в Берлине отель «Кемпинский»? — спросил Булганин.
— Он, насколько мне известно, восстановлен, — ответил канцлер. — А чем, собственно, вызван интерес к нему?
— В конце двадцатых годов многие советские инженеры проходили стажировку в Германии, — сказал Булганин, — Мне тогда довелось жить в отеле «Кемпинский». С ним и вообще с тогдашним пребыванием в Германии связаны приятные воспоминания.
В первом ряду центральной ложи Аденауэр сидел между Хрущевым и Булганиным. Зал стоя приветствовал их аплодисментами. Стоя же прослушали гимны обеих стран. Театр украшали немецкие и советские флаги. Программки были отпечатаны на русском и немецком языках. Такие знаки внимания явились для Аденауэра неожиданными и вызвали удовлетворение.
В антракте немецких гостей пригласили в специальную комнату, где стояли столы, сервированные икрой и другими деликатесами, водкой и грузинскими винами.
Немцы, наслышанные о русском гостеприимстве, своеобразно подготовились к нему. Глобке захватил в Москву внушительную емкость с оливковым маслом. Перед застольями он выдавал его членам делегации по хорошей порции, после приема которой можно было более или менее сносно выдерживать многочисленные здравицы и тосты и по возможности не отставать от хозяев, не желавших, да и не умевших пить водку не до конца.