— Сейчас тебе придется пожалеть еще больше, — пообещал он.
— Правда? — прищурилась Дженна.
— Ты первая начала, — набирая побольше пены, заявил Тайрен.
— Но ведь это же глупо, ты не находишь? — Дженна отступила на шаг, но потом передумала и тоже стала набирать пену.
— Не-а. — И он дунул на ладонь, запуская клочки пены в ее сторону.
— Ну и как это называется? — Она засмеялась и тоже дунула.
— По-моему, это называется месть!
И прежде чем она успела что-то ответить, ее блузку украсила пена. А он уже склонился над раковиной и обеими руками плескал на нее пену и воду.
Глаза Дженны вспыхнули. Переход от неприятного разговора к ребячеству развеселил ее и сделал безрассудной.
— Ну я сейчас тебе покажу, почем клок шерсти в неурожайный год, Те Ароа!
Пригоршня пены полетела в его лицо. Но он увернулся и отскочил в сторону. Она молнией метнулась к раковине. Он попытался ее опередить… Они играли и смеялись, пока оба не вымокли до нитки.
— Ну что, тебе еще мало, Фарсон?!
— Сдавайся, Те Ароа!
Дженна в очередной раз приготовилась кинуть в него пену, но Тайрен обнял ее за талию, другой рукой схватил оба ее запястья и прижал к себе. В воздухе закружились мыльные пузыри.
— Ты совсем мокрый, — задыхаясь, сказала она.
— Ты тоже. — Он улыбался.
А потом улыбка погасла на его губах. Блузка Дженны была от влаги почти прозрачной… Проклятье, он чувствовал эту женщину, чувствовал ее тугие, круглые груди, даже соски…
Он наклонил голову и поцеловал ее. Почти со стоном. Губы Дженны были теплыми и мягкими. Точно такими, как в его памяти.
Он помнил ее слишком хорошо — и ее гладкую кожу, и вкус ее губ; и сейчас, когда Дженна была рядом, эти воспоминания вдруг оказались реальностью. Так было, и так могло быть снова. Вот теперь, когда он касается губами ее щеки, мочки ее уха — и снова возвращается к губам, а Дженна стоит, закрыв глаза, чтобы не упустить и мига. Можно подумать, что не было этих четырех лет. Что теперь так будет всегда. Каждый день. Что она будет с ним.
Тайрен попытался не отдаваться чувствам, но это было бессмысленно. Пути назад просто не было. Дженна прижималась к нему и отвечала на его поцелуй, открыв губы и проникая в его рот кончиком языка.
Было бы безумием от этого отказаться. Она ведь не сопротивлялась, не отталкивала его. Наоборот.
Он все еще крепко сжимал ее запястья, потому что знал, что его рассудок полностью отключится, если он позволит ей дотронуться до себя. Дженна тихо вздыхала после каждого поцелуя — это всегда доводило его до исступления.
Так они стояли на кухне, как два подростка: она — спиной к раковине, он — втиснув колено между ее ног.