Сезер Орлавиль закрыл дверцы своей колымаги, влез на козлы и щелкнул кнутом.
Три клячи, видимо, проснулись и тряхнули гривами; послышался нестройный звон бубенцов.
Кучер гаркнул во весь голос: “Нно!” — и с размаху хлестнул лошадей. Лошади зашевелились, налегли на постромки и тронули с места неровной, мелкой рысцой. А за ними оглушительно загромыхал экипаж, дребезжа расшатанными окнами и железом рессор, и два ряда пассажиров заколыхались, как на волнах, подпрыгивая и качаясь от толчков на каждой рытвине.
Сначала все молчали из почтения к кюре, стесняясь при нем разговаривать. Однако, будучи человеком словоохотливым и общительным, он заговорил первый.
— Ну, дядя Каниво, — сказал он, — как дела? Дюжий крестьянин, питавший симпатию к священнику, на которого он походил ростом, дородностью и объемистым животом, ответил улыбаясь:
— Помаленьку, господин кюре, помаленьку, а у вас как?
— О, у меня-то всегда все благополучно. А у вас как, дядя Пуаре? — осведомился аббат.
— Все было бы ничего, да вот сурепка в нынешнем году совсем не уродилась; а дела нынче такие, что только на ней и выезжаешь.
— Что поделаешь, тяжелые времена.
— Да, да, уж тяжелее некуда, — подтвердила зычным басом жена Рабо.
Она была из соседней деревни, и кюре знал ее только по имени.
— Вы, кажется, дочка Блонделя? — спросил он.
— Ну да, это я вышла за Рабо.
Рабо, хилый, застенчивый и довольный, низко поклонился, ухмыляясь и подавшись вперед, словно говоря:
«Это я и есть тот самый Рабо, за которого вышла дочка Блонделя”.
Вдруг дядя Бельом, не отнимавший платка от уха, принялся жалобно стонать. Он мычал: “М-м.., м-м.., м-м…” — и притопывал ногой or нестерпимой боли.
— У вас зубы болят? — спросил кюре.
Крестьянин на минуту перестал стонать и ответил — Да нет, господин кюре.., какие там зубы.., это от уха, там, в самой середке…
— Что же такое у вас в ухе? Нарыв?
— Уж не знаю, нарыв или не нарыв, знаю только, что там зверь, большущий зверь, он туда забрался, когда я спал на сеновале.
— Зверь? Да верно ли это?
— Еще бы не верно! Верней верного, господин кюре, ведь он у меня в ухе скребется. Он мне голову прогрызет, говорю вам — прогрызет. Ой, м-м… — м-м.., м-м… — И Бельом опять принялся притопывать ногой.
Все очень заинтересовались. Каждый высказал свое мнение. Пуаре предполагал, что это паук, учитель — что это гусеница. Ему пришлось наблюдать такой случай в Кампмюре, в департаменте Орн, где он прожил шесть лет; вот так же гусеница забралась в ухо и выползла через нос. Но человек оглох на это ухо, потому что барабанная перепонка у него была продырявлена.